Вечные мы (СИ)

А завязнешь в сегодня — поезд уйдёт, останешься ни с чем. Как попаданцы в прошлое — знаешь, был такой жанр? Сначала восторг, лиса в курятнике, вот я им сейчас мозги-то прочищу... споришь там с Честертоном каким-нибудь, с правыми и левыми, с Фрейдом воюешь (но и ужасаешься его силе вблизи). Обильно публикуешься, ездишь, разоблачаешь, раскрываешь глаза. На сколько-то лет хватит завода, да и результаты могут подпитывать, почему не быть результатам (конечно, не таким, о каких мечталось, но всё-таки). Насколько-то ты будущее приблизишь, спору нет. Но в глазах будет — тоска. И чем дальше, тем хуже. Твой поезд, _настоящий_ твой, ушёл, и не догнать его никогда. Даже не представить, где он сейчас катит. Там твой настольный свет от скорости дрожит! И пусть там не поразить никого прозрениями, не повозить дурачин мордой об стол, но зато ты увидишь _новое_, и сама откроешь, если повезёт. А «здесь» — «всё понятно», тоска без просвета, «сколько нам ещё идти, отец», «до конца, мать». Нужная тяжёлая работа, обречённость.

И вот это мы и есть: не высокомерие и брезгливость, а спасение от безнадёги настоящего. Строим свой поезд, чтобы вернуться назад, то есть вперёд — хоть сколько-то вырваться. Мы настоящие попаданцы, потому что совсем не мечтали именно в сюда угодить. Nous sommes ailleurs.

И ты тоже.

Самое невероятное, самое сказочно чудесное: что _ты_, моя ты, Элли Долгого Озера, Сказавшая Да На Мосту Четырнадцати Шагов — ты наша, ты одной крови, ты будешь с нами.

Здесь наш сад, наш лес, наше море. Злость — только на границе, а чтоб меньше злиться, просто отодвигаем границу подальше. Мы — Outside the Asylum, выход из сумасшедшего дома, ещё одна попытка, очередная. (Поудачнее многих, насколько могу судить!)

Настоящее нельзя не бичевать (кстати, любое, как любое было когда-то будущим, как и любое станет романтическим прошлым), но от этого костенеешь. Мы ведь не боги, чтобы бесконечно любить «всё» и не скисать от него, не беситься, не опускать рук. Мы ищем локальный оптимум сиюминутной радости и вечного счастья. Отсюда наше самодельное, налегке, будущее. Ручей, очаг и ложе.

Половина бед человечества оттого, что чем ты умнее, тем невыносимее тебе ломиться в открытые двери. Учимся учить и учиться. Поэтому нужна тишина.

Я постараюсь выбраться на след. неделе, вернее всего в среду. Очень много работы сейчас, два больших проекта к Равноденствию выкатываем <...> Тебя страшно не хватает. Особенно по ночам. И по утрам! А уж вечерами... Днём вообще на стенку лезу...

Пиши каждый день.

Хоп!

5. РАЗВЯЗАТЬ ЛЕНТОЧКУ (КАТЯ)

ИДЕЯ: заначки. М. не любит на природе, Э. тоже вроде не очень, кажется просто неудобно им, особенно в лесу, но и хочется иногда, заметно. Надо сделать, должно быть несложно. Запаянный стерильно комплект: подстилка с подогревом, полог?, простой вибр, смазка, и все это спрятано где-то в удобном месте — в ветвях, в пещерке, у реки за камнем и т.п. Каждый знает свои заначки но не знает чужих. Смысл — что не надо бежать в дом из хорошего места, где приспичило, и не надо кряхтеть и приспосабливаться, а протянуть руку и сразу сделать себе шёлково, чисто, домашне, тепло, прямо в лесу или на горе. И поебаться всласть среди птиц и цветов и облаков, не колет и не кусает, хорошо! Важно: использованные заворачиваем и уносим домой, вот, это место как бы уже вылюблено этим летом, не надо повторений; а зимой пополняем заначки, прячем на прогулках под снегом подарки для лета. Комплект должен быть оч. маленьким в упакованном виде, поставить серию. Может, даже зимний комплект получится, посмотреть какие нагреватели есть. И лежали они в обнимку в сверкающем снежном лесу, эх.

ФИК: на планете дев. Раз в много лет им забрасывает из космоса одного мальчика — начинается сезон семейный, уставшие от жизни могут родить девочек и наконец уйти (улететь?). Дев миллиарды, и они бессмертны, а мальчик нет, ему предстоит здесь вырасти, прожить, состариться. Зачинают буквально от прикосновения, поначалу очереди, конвейер, но потом отсеиваются несколько, любовь, хотят быть с ним всю его жизнь. Но другие, миллионы, ждут семени, и ближний круг начинают раздавать из себя: когда он затихает, дева целует его и летит в один из Храмов Семени, на семи холмах, и возлегает на ложе, и раскрывается, и тысячами проходят перед ней, целуют её орошённую розу, вздыхают, улыбаются, улетают вынашивать.

А мальчик бегает по планете, легконогий, голый, только пенис стянут и привязан к яичкам ленточкой, чтоб не мешал бегу, как греки делали на олимпиадах. Девы не осаждают его, но поглядывают, и иногда, редко, он высматривает себе незнакомку, подходит, смотрит, целует, даёт развязать ленточку. Никто не отказывает. Тем более что не связанным Клятвой Семи в храм идти не нужно, можно всё оставить в себе, полную порцию, безумная редундантность, роскошь, богатство, блаженство. Никто и знать не будет поначалу, а ты просто выносишь себе совсем свою — капельку, деву внезапной любви. (У таких капелек потом особый статус, конечно.)