Вечные паруса

Сусии прав. Двухлетнее общение с земами, «вживание» в их психику и опыт изменили в чем-то и самого Уисса. Он старался «видеть» и «думать», как зем — без этого сама идея эксперимента бессмысленна. И теперь у него это получается. «Слишком хорошо получается», — так сказал Сусии, и в спектре его была тревога.

Кажется, Бессмертные стали сомневаться в его душевном здоровье.

Нет, он здоров. Его не тянет к скалам, морской простор по-прежнему пьянит и властвует над ним...

Уисс припомнил, как после добровольного «плена» в акватории земов он почуял вдруг запах вольной воды...

Когда в специальном контейнере земы привезли его на свой кор, он очень волновался. Не за свою безопасность, нет — он боялся, что земы не поймут, не пойдут за ним, передумают. Снова и снова просматривал он свой план, поражаясь собственной дерзости, и ничто больше не интересовало его.

Но когда с лязгом открылся люк и в раскрытый проем ударила волна, пропахшая йодом и чем-то еще, до спазмы близким и неповторимым, Уисс забыл обо всем. Мускулы сжались инстинктивно, и никакая сила не могла удержать его в ту минуту в душном кубе контейнера. Его локаторы, привыкшие за два года повсюду натыкаться на оградительные решетки акватории, ощутили пустоту, и только далеко-далеко электрическим разрядом полыхнула фиолетовая дуга горизонта.

Он опомнился через несколько секунд, но этих секунд было достаточно, чтобы кор остался далеко позади. Какая-то бешеная, слепая радость владела всем его существом, каждой клеточкой и нервом, и сильное, истосковавшееся по движению тело яростно ввинчивалось в плотную воду, оставляя за собой клокочущий водоворот. Внутренний глаз — замечательный орган, неусыпный сторож, следящий за состоянием организма — укоризненно замигал, докладывая о недопустимой мышечной перегрузке.

Уисс немного расслабился, замедлил ток крови и, глубоко вздохнув, ушел в глубину.

Медлительные ритмы подводной стихии окутали его. Отголоски шторма, ревущего где-то в тысяче километров, слегка покалывали метеоклетки, скрытые под валиками надбровий, переменчивый вкус близких и далеких течений щекотал язык, разноцветные рыбешки с писком шарахались во все стороны из-под самого клюва.

Здесь, в глубине, было еще темно, и Уисс перешел со светового зрения на звуковидение.

Все вокруг мгновенно изменилось, вспыхнуло невероятными ярчайшими красками, заструилось невесомо и бесплотно, уничтожив формы, объемы, перспективу, расстояния, размеры — все динамично вписывалось друг в друга, пронизывало друг друга, сливалось, оставаясь разделенным — большое и малое, далекое и близкое.

Уисс видел одновременно плоскость водной поверхности над головой и обточенную прибоем разнокалиберную гальку дна, крошечный золотисто-прозрачный шарик диатомеи с изумрудной точкой хлорофилла в центре и многометровые хребты волнорезов, окаймлявших сине-зеленый бетон причальной стенки — низ и верх, север и юг, запад и восток. Световое зрение могло обмануть, солгать — песчинка у самых глаз кажется больше утеса на горизонте — но в мире звука существовали только истинные размеры и объемы, не искаженные перспективой. Глаза Уисса видели сейчас каждую пылинку сразу со всех сторон, словно в сотне зеркал.

Уисс немного увеличил частоту ультразвука, и лучи локатора прорвались сквозь экран морской поверхности. Все, что было в воде, стало теперь прозрачным, то, что в воздухе, — видимым.

Причал выгнулся дугой метрах в пятистах, и пестрая толпа земов замерла на нем неподвижно. Смутные, беспорядочно тревожные импульсы шли от толпы. Неподвижен был и железный кор, похожий на уродливого кита.

Уисс сузил поле и выделил среди земов две знакомые фигуры — на палубе. Нина и Пан застыли, подавшись вперед, и тоже излучали беспокойство.

Тревога и недоумение передались Уиссу. Что там случилось? Почему там все неподвижно, как на мертвых изображениях, которые Нина называет «фотографии»?

Земы передумали?

Он скользнул локатором по толпе. Глаза снова выделили знакомое — маленькую фигурку Юрки, сына Нины. Несмотря на все старания, Уисс никак не мог изобразить дыхалом трудное звукосочетание, у него получалось что-то среднее между хрюканьем и бульканьем — «Хрюлька» — и это всегда веселило подопытных земов.

Юрка был напряжен и неподвижен, как и все. Рука с растопыренными пальцами поднята вверх, на глазах слезы, губы движутся медленно-медленно.

Он кричит?

Уисс поспешно перешел на инфраслух. Казалось, целая вечность прошла, пока из отчаянно медленных колебаний составилось слово:

— У-у-у-и-и-и-с-с-с!

И вдруг он понял. Ему стало легко и весело, и дерзкий план перестал казаться сумасбродством.

Земы его потеряли!

Вырвавшись на свободу, Уисс, сам того не заметив, перешел на обычный жизненный ритм дэлона. Поэтому и толпа, и Пан, и Юрка казались ему неподвижными — он жил и действовал вчетверо быстрее. Опьяненный простором, он забыл, что у земов лишь одно световое зрение, и стал для них невидимкой. Земы растерялись, решив, что он бросил их.

И милый маленький зем зовет его назад...