Вечные паруса

Он не очнулся даже тогда, когда прозрачную капсулу, в которой лежал он, как в сгустке янтаря, через восемнадцать часов бережно приняли тралы спецпатруля МСК.

— Как он погиб?

— Не знаю, дядя Клаус... прости, отец, но я... Я никак не привыкну...

— Не смущайся, дочка. Я понимаю. Мне тоже не легко было называть тебя «мисс Джой».

Было раннее, светлое утро, розовое, как на рекламных открытках. Оконные стекла в баре, матовые от росы, вобрали в себя зарю и медленными широкими мазками раскрашивали стены в цвет огня. Клаус смотрел на кружку и в синевато-розовой пене ему мерещились облака.

— Я не знаю, отец. Все произошло так стремительно... Дядя Чарли поднял ружье, но не выстрелил...

— Почему? Почему он не выстрелил?

— Разве он ответит теперь? Я могу только догадываться. Солсбери без конца твердил, что магнитная черепаха в его виварии — последний экземпляр венерианской фауны.

— Ты думаешь, что из-за этой гадины...

— Не знаю. Я очнулась уже в бункере.

— А Синий Дым?

Джой катала из хлебных крошек шарики — один, три, пять, десять — и складывала их вокруг кружки дядюшки Клауса.

— Синий Дым восстанавливает тело по чертежам, заложенным в организме. Но ему нужен строительный материал. После магнитной черепахи в том, что было доктором Солсбери, не осталось ни одной молекулы железа...

За розовыми стеклами громко загудело. Клаус отставил кружку, сломав ограждение Джой.

— Это Дик. Он сдержал слово... Не волнуй Тэдди. Ему и так досталось. Ты его любишь, дочка?

— Да, папа.

— Хорошо. Врачи говорят, что ему осталось лежать не больше месяца, а потом... Ты правда любишь его, Джой?

— Да, папа.

— Ты отвечаешь, как Лили... Впрочем, долой старое, пусть будет новое... Однако Дик ждет тебя.

Они вышли в это розовое утро, в это теплое молоко тумана, когда земля, еще не привыкшая к металлу и пластику, дарит людям свою свежесть — и даже разрисованный «Ягуар» Дика, омытый росой, выглядел сейчас почти прилично, и Дик сказал:

— Прошу, мисс Джой. Эдвард Стоун очень хочет вас видеть.

Дядюшка Клаус остался один. Он что-то бормотал, возвратясь за стойку, и плечи его колыхались, как крылья подбитой птицы.

Потом он подошел к диораме.

Он долго возился с проводами, а когда кончил, на зеленом шарике Земли загорелся красный огонек.

— Это — по тебе, Чарли. Ты тоже был астронавтом.

ДВОЙНОЕ ЗЕРКАЛО

сыну Юлию

1. Второе такcи

Будильник пропел вовремя, и Нина отчетливо слышала его голос, но когда она наконец нашла в себе силы открыть глаза, за окном уже стояла сиреневая бледность, а светящиеся часы на потолке показывали без пятнадцати четыре.

Номер гостиницы бережно хранил всю сумятицу вчерашнего заселения: два огромных чемодана парили над полом прямо посреди комнаты — конечно, она забыла выключить антигравы! — этюдник примостился в кресле, а тарелки так и остались после ужина неубранными.

Юрка спал, свернувшись калачиком, и из-под большого пледа торчал только сладко посапывающий нос.

«Пусть спит», — решила Нина и, стараясь не шуметь, начала торопливо собираться. Она поймала самый большой чемодан, который неуклюже пытался увернуться, и щелкнула застежкой антиграва. Чемодан, обретя вес — а в нем было не меньше центнера — плюхнулся на пол так, что тарелки на столе звякнули.

Юрка сразу проснулся.

— Уже утро, мам?

— Утро, Юрочка, утро. Вставай.

В чемодане все было не так, как она укладывала перед полетом. Нужные вещи куда-то исчезли, а под руки лезла разная дребедень. Скоро все содержимое оказалось на полу, и только тогда Нина вспомнила, что Юркина амуниция — в другом чемодане.

А часы насмешливо зажигали все новые и новые цифры.

Об аккуратности нечего было и думать. Выложив самое необходимое, Нина кое-как затолкала в отделения остальное и закрыла замки. Чемоданы весело подпрыгнули и закачались над полом.

— Сынок, ты меня не будешь провожать. Я опаздываю.

Юрка сидел на кровати и таращил сонные глаза, пытаясь вспомнить, куда он поставил ботинки. Слова матери не сразу дошли до него, и он переспросил:

— Мы опаздываем?

— Да, Юрочка, я поеду в порт одна. Будь умницей. Папа прилетит завтра утром. Кушай хорошо. Гуляй только около гостиницы, никуда сам не езди. Не балуйся с автоматами.

Наставлений было много, а времени не оставалось, поэтому Нина чмокнула сына в щеку, стараясь не замечать, как закипают в его глазах слезы обиды.

— Это... Это нечестно, мам. Ты же обещала.

— Я опаздываю, милый. Ты же большой мальчик. Ну не надо. Прости свою маму. До свидания. Я скоро вернусь. Что тебе привезти?

Юрка мгновенно оценил ситуацию и примирительно пробурчал:

— Дельфиненка. Живого. Я научу его говорить.

Спорить было бесполезно, и Нина только махнула рукой.

На часах было ровно четыре.

Такси летело по Курортному проспекту так, что сосало под ложечкой, а цветы магнолий вспыхивали в темной зелени неожиданными выстрелами.