Вечные времена

Над стеблями помидоров показалась седая голова с белоснежной бородой. В очень белых, словно присыпанных мукой руках лежало несколько красных помидоров. Дед Стефан погрузил их в ведро с водой, а когда вынул, помидоры заблестели, как полированные. Он нарезал их старым ножом в голубую эмалированную миску, и она наполнилась на треть красным соком. Дед резал помидоры, а внук молча наблюдал, как когда-то, в давние времена, на бахче возле реки, где дедушка Стефан так сосредоточенно и спокойно делал овощной салат. Стоя в холщовых штанах и неизменных постолах возле стола, вынесенного на траву, дед пытался скрыть волнение и радость, вызванные приездом внука. Он налил в стопки ракию — желтую, маслянистую, специально сохранявшуюся в бочонке из тутового дерева. Стопки были в пятнышках от известковой воды, но ракия потекла в них, как подсолнечное масло, и скрыла пятнышки. Все сияло: медно-красное лицо старика, его по-детски голубые глаза, помидорный сок в миске, погоны на плечах внука. И маленький голубой домик, утопающий в пышной зелени, тоже весь светился и сиял.

Они сделали по глоточку. Дед Стефан держал стопку двумя пальцами, как держат покупную, городскую вещь, осторожно, чтобы не уронить или попортить, и внук, привыкший производить руками деловые, бесцеремонные движения, сейчас словно впервые заметил это. Нет, его дедушка всегда так относился к вещам — бережно, словно боясь выронить или поломать. Старик осторожно поставил стопку на стол, закусывать не стал. Его белые ладони легли на колени, а внук выпустил табачный дым, и синеватые колечки ласково коснулись рук старика.

— Да-а, — протянул дед Стефан, оглядывая внука прищуренными глазами с белыми ресницами, будто взвешивая его достоинства. — Стало быть, внучек, ты летаешь по небу! Откуда начал, а вон куда забрался — скоро поднимешься и в Космос!

— А что — поднимусь! — улыбаясь, отозвался внук, гордо распрямив широкие плечи под накинутой на них курткой.

— Почему ты не взял с собой аэроплан? — спросил старик, мигая от яркого солнца. — Прилетел бы на нем, чтобы все тебя увидели.

— Здесь негде приземлиться, — ответил внук, подцепил на вилку ломтик помидора и с аппетитом съел. Потом сделал еще глоток ракии. На стопке вновь проступили пятнышки, теперь уже желтоватые. Дед Стефан долил стопки из бутылки, и пятнышки исчезли. — Для приземления мне нужна бетонная полоса длиной в пять километров… Я не могу приземлиться на пшеничном поле.

Дед Стефан представил себе пятикилометровую бетонную полосу, летящего на аэроплане внука, но не мог разобрать, взлет ли это или посадка: полоса смешалась с полем, сам он вдруг сделался внуком, а после второго глоточка в голове у него вообще все перепуталось. Чтобы прийти в себя, он спросил:

— Все это хорошо, внучек, а вот что ты будешь делать после?

— Когда — после? — с недоумением откликнулся внук: для него этого слова вообще не существовало.

— После, в конце. Будешь летать, летать и после приземлишься. А где приземлишься, можно тебя спросить?

— Ну, приземлюсь, а потом снова взлечу.

— А до каких пор будешь летать? — настаивал старик, его голубые глаза расширились. — До каких пор, спрашиваю?

— Откуда я знаю, дедушка! До тех пор, пока служу…

— Пока не выйдешь на пенсию. А когда выйдешь на пенсию, можно тебя спросить, где приземлишься?

Внук рассердился: о пенсии он вообще никогда не задумывался. И подосадовал: мог бы сейчас лететь, пробивая облака, устремляясь вдаль, вдаль… туда, где исчезали мелкие, приземленные мыслишки, а вместо них рождались чудесные свободные мысли, где мечты и скорость сливались воедино… Деду-то хорошо: сиди себе в голубом домике, рви помидоры в огороде и задавай вопросы: где да где приземлишься? «Откуда мне знать, где? Если потребуется, и в другом районе, а может, придется и катапультироваться, — думал внук, — некоторые из нас вообще не приземляются… А деду — ответ подавай!»

— Знаю, где ты приземлишься, — медленно произнес дед Стефан. — Сказать? В городе, вот где. И никакой пятикилометровой полосы тебе не потребуется для этого. Все там приземлились. — Он надулся, как мальчуган, и внук рассмеялся.

— Ну, дедушка, какой ты! — добродушно сказал он. — Сейчас вся жизнь переносится в город. Современная промышленность, техническая революция, все бурлит, меняется. Сколько раз мы тебя звали — приезжай, квартиру нам дали, обставлена по-современному, телевизор и так далее, питание хорошее, живи — не хочу! А ты — здесь жить буду!

— Да, здесь! — крикнул старик. — Я, внучек, давно уже взлетел и приземлился вот здесь! И не надо мне никакой полосы. Знаешь, что мне надо?

— Что?

— Двухметровая яма. И когда я лягу в нее, никто уж меня из нее не вытащит.

Внук махнул рукой:

— От этой ямы, дедушка, никому не уйти, но лучше о ней не говорить. Никто не знает, когда она ему потребуется.

Они молча выпили, затем долили стопки.