Вечные времена

Спас встал, разулся, в одних носках вошел в дом № 2 — недавно он пронумеровал все свои дома. Прищурил глаза. В комнате висело около десятка картин. На дверях красовалась белая картонная табличка, на которой красными чернилами было написано красивым почерком Спаса со множеством завитушек «Художественная галерея». Здесь были медведи Шишкина, запорожцы, громко смеясь, писали письмо турецкому султану, Иван Грозный обнимал сына, хотя тот был уже мертв. Спас повесил в этой комнате занавеси, гармонирующие с цветом стен, снял двери в смежные комнаты — как в настоящей картинной галерее. Затаив дыхание, он вошел во второе помещение. Здесь тоже были картины. «Рученица» Мырквички в тяжелой старинной раме, картины Верещагина, показывающие Шипкинскую эпопею, «Проводы» и «Встреча» Стояна Венева, «Кюстендилская девушка с яблоком» Владимира Димитрова-Мастера и еще несколько — все репродукции, купленные в городе в книжном магазине. В третьей комнате пока пусто, но вся она сияет: занавески новенькие, оконные рамы сверкают белизной, стены только что покрашены. — Я ее тоже оформлю, — засмеялся Спас, — а Генерал только моргал, но в голове у него уже рождались строки, которые он напишет о Художественной галерее, о колесе истории и о семи домах, за которыми присматривает Спас.

— Что мне сказать тебе, Спас, — произнес он, — я вижу — ты времени не теряешь. Помнится, мы с тобой говорили однажды о корнях. Крепкий у тебя корень, вот в чем дело.

— Да, крепкий, — согласился Спас. — Скажи-ка мне, Генерал, почему Иван Грозный убил своего сына?

— Чтобы спасти государство.

— Вот, видишь, а Лесник меня убеждает, что оба профиля должны быть одинаковыми — ясными и чистыми, как стеклышко.

— Какие профили?

— Человеческие.

Генерал откашлялся, его серые глаза посветлели.

— Откровенно говоря, Спас, я в профилях не разбираюсь. Я не художник и не фотограф. Я окончил две военные академии и могу командовать армией. Вот в картах я спец, только одного не могу понять, почему ты дом Караманчо набил картами, причем самых разных масштабов?

Они были уже в доме № 3. Действительно, в четырех верхних комнатах, побеленных и чисто вымытых, с занавесками на окнах и пустыми дверными проемами, как в Художественной галерее, было полно географических карт. Целую стену занимала карта мира, на другой стене висели карты континентов, а на остальных — карты разных стран: Кубы, Ганы, Гвинеи, Швейцарии, Замбии, Великобритании и Ирландии, Чили, Парагвая, Уругвая и Аргентины. Очень хорошие карты, советское издание, пояснил Спас, я записался в советском книжном магазине, чтобы мне их оставляли. Еще много карт будет выпущено. Сейчас жду, что придут карты Кореи, Бирмы и Австралии. С продавщицей я хорошо знаком, и она сказала, что ждут их на днях.

— Но я спрашиваю, зачем тебе эти карты? — сказал Генерал. — Мне кажется, что я нахожусь или в каюте океанского лайнера, или в отделе топографии, или в кабинете путешественника.

— Так я и есть путешественник, Генерал, — отозвался Спас. — Когда я слушаю новости или смотрю по телевизору «В мире и у нас», чуть где что произойдет, я тут же прибегаю сюда и нахожу на карте, где это, и уже все точно знаю. Разве не для этого новости?

Генерал не ответил, только перевел дух: он написал в уме уже не меньше трехсот-четырехсот страниц о Спасе, но знал, что, даже написав еще тысячу, все равно не сможет сказать о нем самое главное. Колесо истории, колодцы, Иван Грозный, убивающий сына, география. Значит, внизу выращивает грибы, а наверху — карты, картины. Внизу-базис, наверху — надстройка! Генерал засмеялся:

— Ты, Спас, сколько жить собираешься?

— Не знаю, — невозмутимо ответил Спас. — Нет у меня четырех зубов, поставил два моста. Давление не проверяю, сердце у меня здоровое. А желудок, Генерал, может переварить и камни. Но вот что я тебе скажу — человек сначала умирает здесь! — И Спас показал на лоб.

— Где? — спросил Илларион.

— Здесь, — ответил Спас, постучав костяшкой пальца по лбу.

Теперь он разговаривал с Илларионом. Илларион вернулся с чемоданом и пустой корзиной. Они сидели в доме № 4 после того, как осмотрели Художественную галерею и Географический кабинет. Илларион, повесив нос, на кончике которого уже скапливалась капля, печально сидел на краешке венского стула, который дважды продавал Спасу вместе с гарнитуром, при этом себе в убыток — потеряв двадцать левов.

— Значит, я уже умер? — спросил Илларион в отчаянии.

— Нет, ты как вечный жид, Илларион.

— Какой еще жид?

— Да Такой, чей дух бродит, как неприкаянный, не находя себе места. И ты тоже бродишь, не можешь найти себе места ни здесь, ни в городе. Почему ты вернулся с этой пустой корзиной?

— Я и сам не знаю, — растерянно ответил Илларион. — Когда ехал в город, отвез сыновьям два индюка, а теперь дай, думаю, возьму ее обратно. — Иллариона вновь охватило разочарование в своих сыновьях, он вспомнил их крикливых жен с их вечными жалобами на нехватку денег и обрадовался, что сейчас здесь, со Спасом, хотя и знал, что тот обязательно будет его задирать. — Моя корзина, Спас, всегда пустая, — добавил он.