Вечные всадники

Сегодня за табуном ходит отец. Высокий, кряжистый и загорелый, он чувствует себя здесь полным хозяином. Голова отца в белой войлочной шляпе издали тоже кажется Солтану цветком. Солтан будто только теперь, в горах, впервые увидел отца, любуется всем его мужественным обликом.

– Папа, а когда мужчина становится мужчиной? – спросил Солтан, прервав мысли отца.

Отец приостановился, глаза его стали теплеть, улыбаться. Он ответил:

– Думаю, тогда, когда совершит подвиг. Но совершит не ради пустого бахвальства, а во имя других людей. Вот как, сынок.

Солтан задумался, хотя и не очень хорошо понял ответ отца. «Что значит – во имя других людей?» – размышлял он. Значит, для мамы, папы. Шайтана, деда Даулета, ну пусть и для «А»? А что Солтан может сделать для них? Конечно, ничего, они все сильнее его, кроме «А». Значит, ему, Солтану, никогда не стать мужчиной? Его мысли перебил отец:

– Будет дождь, раз надвинулись тучи и голова Эльбруса закрыта.

Солтан, как и отец, расторочил свою бурку. И вовремя: с неба уже начали падать крупные капли. Дождь в горах собирается очень быстро и всегда льет как из ведра.

Куда и делось солнце, которое только что озаряло альпийские луга!

Жеребцы забеспокоились, навострили уши. Каждый из них старался согнать косяк в кучу, а забота табунщиков – сгрудить все косяки, причем жеребят – в самую середину.

Дождь ливневый, шерсть лошадей сразу намокла, с нее текли струи.

Доставалось и Солтану: с краев шляпы Солтана натекло за ворот, тело стало мокрым.

Погромыхивала гроза. Стало темно, будто это и не день. Отец и Солтан, верхами, кружили вокруг табуна очень осторожно, чтобы не вспугнуть коней, а то они ринутся к скрытой в тумане горе, к ее скалистым и опасным уступам. Кобылицы пока еще не метались, опекали жеребят, но видно, что им тревожно. Они боялись жеребцов и не делали лишнего шага в сторону.

Солтан в предчувствии какой-то беды не спускал глаз с Тугана, который таился в кругу белой точкой, прижавшись к материнскому боку.

Вдруг грянула гроза такой невиданной силы, что даже Абдул невольно втянул голову в плечи -Солтан это заметил и испугался еще больше. Небо будто раскололось, ослепительно сверкнула молния, на миг высветив табун.

И тут все полтораста лошадей сорвались с места единой массой, шарахнулись в одну сторону, как по команде. Никакая сила не в состоянии была их задержать, остановить. Они чуть не затоптали Абдула с сыном.

Табун летел как раз к горе, инстинктивно стараясь найти укрытие и не понимая, что там опаснее, чем на просторе луга.

Кони летели как на крыльях, распластав гривы и хвосты. Жеребцы забегали вперед, кусали кобылиц, старались остановить их, но тщетно. Абдул с Солтаном неслись за ними вскачь, стараясь опередить табун, но ничего не получалось.

Краем глаза Солтан заметил, как со стороны коша мчались на конях к ним на помощь второй табунщик и шапа, а за ними все овчарки, которым дело находилось обычно только ночью.

В это время Абдул сумел обогнать табун, крикнув сыну, чтобы тот не следовал за ним.

И в этот миг табун смял, отшвырнул лошадь Абдула. Солтан увидел, как мелькнула в траве белая войлочная шляпа отца, огрел плетью своего коня, чтобы успеть на помощь отцу. Он думал, что его уже затоптали кони. Но тот уже поднялся и пытался схватить уздечку своей вскочившей с земли лошади.

Однако конь табунщика тоже поддался панике, помчался галопом. Седло висело у него под брюхом.

Увидев Солтана, отец ухватился за луку его седла и на ходу взлетел на коня, уселся впереди сына.

Они поскакали так, что у Солтана дух захватило. Уже поравнялись с ними второй табунщик и шапа, веером рассыпались по лугу собаки, огибая табун. Еще миг, и удалось бы окружить табун. Но из тумана уже выплыла, словно только что из земли поднялась, гора.

Кони взлетели на ее скалистый склон, грохоча копытами и сбивая подковы. Было круто, табун поневоле замедлил бег и начал сдвигаться к краю откоса, а там в тумане – смертельный обрыв…

Жеребцы кусали кобылиц, они упорно двигались к кромке обрыва, увлекая за собой жеребят. Малейшее резкое движение коневодов – и весь табун рухнет в пропасть. Поэтому верховые словно подкрадывались, отрезая коням путь к краю обрыва и сами подвергаясь опасности быть сметенными с утеса волной лошадей. Бесшумно действовали, почти перестали лаять и рычать, собаки, они только щерили злобно зубы, отгоняя коней от опасного места. Впрочем, ни лая собак, ни терпеливого «но, но», которое вырывалось у табунщиков по привычке, все равно не было слышно: гроза гремит неумолчно, дождь льет вовсю, а здесь, в скалах, звон его струй кажется грохотом.

С замиранием сердца Солтан увидел, что Туган с матерью оказались на самом краю обрыва. Он тотчас ворвался в табун на коне, ловко заарканил Тугана и потащил его назад, а мать потянулась за ними. Их примеру последовали еще несколько лошадей.

Туган, взбешенный сначала грозой, а теперь и арканом, стащил Солтана с седла и пытался вырываться. Мальчик, чувствуя, что у него содрана арканом кожа рук, ногами упирался в мокрую, скользкую траву и не отпускал жеребенка. И откуда нашлись у Солтана силы!..