Парменион тоже обосновался в Гелиополисе во дворце бывшего персидского сатрапа, который вместе с собранными за год налогами и охраной сбежал в Вавилон, узнав, что македонская армия движется в Египет. Ни разу не удивлюсь, если он так и не доберется до места назначения. Большие деньги не любят путешествовать без большой охраны. Тем более, по диким местам. По самому безопасному пути он точно не шел, иначе бы повстречался с нами. Командующий левым крылом македонской армии выслал для приличия погоню за беглецом, которая вернулась ни с чем через шесть дней. Парменион счел, что сделал даже больше, чем требовалось, и все остальное время в ожидании возвращения царя посвятил охоте и пирам.
На охоту меня не приглашали, а вот на пир позвали один раз. Гужбанили в большом овальном зале, стены и потолок которого были расписаны полным набором египетских мифических существ, сотворенных по принципу обмена частями тела. Вдоль стен были расставлены кушетки с мягкими перьевыми матрацами и подушками, на которых и расположились пирующие. Мое место было у… недалеко от входа. Зато мне первому подавали новые блюда и наливали вина или пива. Присутствовали в основном представители так называемой «равнинной» македонской знати. Выходцы из горных кланов были в почете у царя, скакали вместе с ним куда-то в пустыню с какой-то тайной целью. Рядом со мной занял место Сосфен, младший офицер из свиты Пармениона. Обычно он вертелся возле командующего и посматривал на меня свысока. Сперва я подумал, что молодой гетайр оказался в опале, потому и получил место в низу стола, а потом догадался, что пригласили меня не просто так.
— Говорят, что скифы очень любят золото, — после третьей чаши вина закинул Сосфен.
— Все любят золото, — произнес я, пытаясь понять, к чему он клонит. — Оно тяжелое, но при этом делает жизнь намного легче.
— Особенно, если большой мешок золотых монет! — восхищенно сказал он.
— С тобой трудно спорить! — молвил я шутливо.
— А на что ты готов, чтобы стать обладателем очень большого количества этого драгоценного металла? — поинтересовался Сосфен.
— Не знаю, на многое, наверное, — ответил я. — Тут важно другое — остаться живым, потому что в саване нет карманов.
— Ты меткий стрелок из лука и великолепный наездник. Тебя трудно будет догнать, если, допустим, кого-нибудь подстрелишь ненароком, — похвалил он.
Вот тут я и понял, зачем меня пригласили на пир. И представил, как за мной гонится вся македонская армия, после того, как убью их царя. Причем гнаться будут не только и не столько его сторонники, а, в первую очередь, заказчики убийства, чтобы не выдал их. Они грохнут меня, когда приду за платой, или устроят засаду на пути отхода. Это каким же дебилом меня считают, делая такое предложение?! Ах, да, македонцы ведь считают себя самыми сильными и умными, не то, что какой-то жадный дикий скиф. Имя пока не было названо, а дикарю не дано самому догадаться, поэтому можно отказываться без крупных неприятностей, а мелкие, которые обязательно последуют, как-нибудь переживу. У меня уже хватит награбленного на реализацию дальнейших планов. Отсюда весной пойдут торговые галеры на Афины и другие греческие города, где всегда рады богатому человеку. До сих пор удерживало меня в македонской армии больше любопытство, чем нажива.
— Я не смогу покинуть сейчас македонскую армию, потому что пифия моей страны предсказала, что вместе с царем Александром завоюю весь мир. Пока что сбывалось всё, что она говорила, — со всей простоватостью, на какую способен, отказался я.
Если считают меня лохом, способным согласиться на убийство царя, то мне на роду написано безоговорочным верить пифиям и прочим шарлатанам. А как долго пробуду в македонской армии, это я решу сам, по ситуации.
— Если так, тогда забудь наш разговор! — с наигранной веселостью произнес Сосфен. — Просто я поссорился с одним типом, а сам не могу отомстить ему, потому что состоим в дальнем родстве. Ты же знаешь, как македонцы чтут родственные связи.
— Родственные связи — это святое! — торжественно соглашаюсь я и вспоминаю, как Александр Македонский, получив корону, перебил почти всех своих родственников.
Сосфен перевел разговор на египтян, которых македонцы считают излишне чистоплотными, чтобы не считать себя грязнулями, рассказал на эту тему пару туповатых анекдотов, над которыми сам и посмеялся. Я, как и положено неокультуренному дикарю, был сдержан в эмоциях и увлечен едой и питьем. Что не помешало мне заметить, как Сосфен отрицательно помотал головой, обменявшись взглядом с Парменионом, подтвердив мое предположение, кто именно возглавляет заговор против царя.
36