Продали мне клеры по дешевке две семьи, решившие удрать из Херсонеса. Пока я был в Ольвии, скифы напали на полис Керкинитида, находящийся на месте будущей Евпатории. Выходцы из Ионии основали город на мысу, построили каменную стену высотой четыре метра и прокопали ров, заполнившийся морской водой и отделивший их от материка. Как мне рассказали, до нападения в Керкинитиде проживало около двух тысяч человек, из которых не меньше четверти, а то и треть способна была защищать свой город с оружием в руках. Такого количества воинов запросто хватило бы, чтобы отбиться от кочевников, не умеющих штурмовать крепости. Но керкинитидцы быстро сдались, выторговав жизнь в обмен на всё, что имели. Скифы выгребли ценное барахло, изнасиловали всех достойных, убили недостойных, угнали рабов и скот и наложили на уцелевших ежегодную дань. Перед самым моим прибытием в порт, передовой отряд скифов видели всего в дне пути, и пошел слух, что в степи неподалеку от Керкинитиды накапливаются воины для нападения на Херсонес, поэтому самые отважные начали разбегаться.
Полемарха Харисия я нашел на агоре, где он совещался с горожанами. Преобладали представители богатых семейств, которым было, что терять. Они яростно требовали от полемарха однозначного ответа на вопрос защищаться, договариваться или удирать? Думаю, Харисий и сам был бы рад узнать ответ, поэтому мямлил что-то невразумительное.
Поздоровавшись со всеми, я первым делом задал вопрос, который должен был встряхнуть обывателей и освободить их головы от трусливых мыслей:
— Когда мы пойдем на скифов?
Наступила такая тишина, что стало слышно, как жужжит шмель, непонятно зачем залетевший в толпу людей. Пауза тянулась так долго, что я хотел уже зевнуть, не прикрыв рот, что у нынешних греков считается верхом неуважения к собеседникам.
Первым нашелся полемарх Харисий:
— Мы как раз обсуждаем этот вопрос.
— Сколько гоплитов может выставить полис? — поинтересовался я.
— Шесть лохов, — ответил он и добавил в оправдание: — Это всё, что у нас есть.
В греческих полисах, кроме Спарты, в лохе сто человек — четыре эномотии по двадцать пять человек в каждой, построенные в три ряда по восемь человек и позади ураг, который не позволял сбежать струсившим. Командир эномотии стоял первым в правом ряду. В случае войны призывались все мужчины в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Более молодые и старые оставались нести службу дома.
— А сколько лучников и пращников? — задал я следующий вопрос.
Полемарх задумался, а потом выдал исчерпывающий ответ:
— Хороших мало.
— Давайте наймем тавров. Я слышал, они хорошие лучники и пращники, — предложил я.
— А зачем нам тавры?! Они перейдут на сторону скифов и вместе с ними нападут на нас, только деньги зря потратим! — вмешался в разговор Гегий, богатый виноторговец, худой и длинный, почти с меня ростом, мужчина сорока двух лет, обладатель безволосого лица, как у скопца, и отец шести детей, что порождало массу скабрёзных шуток в его адрес.
— Если успеют перейти, — сказал я. — И деньги тратить на них не будем, заплатим трофеями.
— Какими трофеями?! — удивился Гегий.
— Богатыми, — коротко ответил я.
Моя манера вести разговор вогнала виноторговца в ступор. Он никак не мог понять, серьезно я говорю или шучу. Остальные тоже поглядывали на меня напряженно, однако у многих в глазах появились проблески надежды на благоприятный исход. Слишком уверенно я себя вел. Да и покупка двух клеров ясно говорила о том, что решил обосноваться здесь надолго. Человек, не уверенный в победе, не стал бы так безрассудно тратить деньги.
— Устройте мне встречу с военным вождем тавров, — потребовал я. — Сделаю им предложение, от которого не смогут отказаться.
После чего развернулся и пошел домой. Если бы остался и вступил в обсуждение своих будущих действий, затрепали бы тему и разуверились во мне. Моя непонятность и непредсказуемость должны были внушить херсонесцам уверенность в победе.
49