Вечный комендант

   Собственно, их присутствие и удерживает меня от россыпи откровенных метафор в адрес воображаемой Оли - мне ведь тоже нетрудно: "бублик, нора, туннель"; фантазия - единственная бесконечная субстанция во Вселенной, кроме, разумеется, самой Вселенной. Но сейчас я не решаюсь даже мысленно произнести эти и тысячи других подходящих к Олиному естеству слов. Не потому, что стесняюсь посторонних, просто, так же как Оля, я привязан к стулу - этими же посторонними, которые в качестве компенсации избавили меня от повязки на глазах.

   А еще - потому, что ко мне подходят два бугая, легко поднимают стул - нет, не с Олей с кляпом во рту, а со мной и без повязки на глазах. Лучше б не снимали, думаю я и зажмуриваюсь, когда стул, а значит и меня ставят на подоконник и настежь распахивают окно.

   Не открывая глаз, я безошибочно могу предсказать развязку. Прощальный немой взгляд любимой - от ужаса ли, или от кляпа ли во рту, уже не разобрать, и мой немой взгляд - этот-то точно от ужаса. Даже пискнуть не успел, что, может, и к лучшему: безмолвная смерть - это как-то очень по-мужски. Два бугая без усилий приподнимают передние ножки стула и равновесие меняется не в мою пользу. Комната исчезает, зато появляется до бескрайности голубое небо, уносящееся вдаль - только ради этого эффекта стоило выпасть из окна - на фоне которого лицо Оли, с растекшейся тушью и кляпом во рту, парит прямо перед моими глазами как трехмерная голограмма, неподвластная элементарным законам физики.

   Только вот перед тем как исчезнуть, наша с Олей комната в последний раз проходит через сканнер моих глаз - вся, вместе с восемью мрачными ублюдками, среди которых где-то стоит ее муж, где именно, я не разобрал, все они для меня - одна сплошная серая масса. Я успеваю увидеть прогнувшуюся кровать, стол с непочатым шампанским и - вот это да! - старый распахнутый настежь шкаф.

   Из которого разве что не вываливаются - покруче меня со стулом из окна - женские шмотки. Платья, кофты, сорочки, чулки, джинсы. И юбки - как это я, тот, который ни одной не пропускает, мог так облажаться? И ежу - вот только его, в компанию к тараканам, мокрицам и мышам, в общаге не хватало - ведь понятно.

   Любовь - это как дальний свет, грустнею я, понимая, что был ослеплен. Теперь же, оказавшись на грани - в буквальном смысле, ведь стул со мной никто с подоконника не убирал, хотя, если честно, и не сбрасывал, все это лишь плод моей бескрайней как Вселенная фантазии, - я прихожу к выводу, который вряд ли скрасит эти, возможно последние мгновения моей жизни.

   Оля здесь вовсе не для того, чтобы встречаться со мной - в общаге она, представьте себе, скрывается, расставшись с мужем и прихватив свой гардероб. И, кстати, деньги - уж не думаете ли вы что шампанское и икра прописаны отдельной строкой в моем скромном бюджете?

   Совершив над собой форменное издевательство, я мучительно приоткрываю глаза и натыкаюсь прямиком на взгляд Олиного мужа. Взгляд - о нет, не убийственный и вряд ли способный покончить со мной, столкнув с подоконника, к примеру. У него - я имею в виду мужа - в распоряжении гораздо более верные способы расправы, чем, признаемся, весьма травматичный, но вряд ли смертельный для меня вариант падения со стулом со второго этажа. Его браткам ничего не стоит порвать меня в клочья - для них это такая же часть работы, как для меня - оформление гарантийного талона. Только вот взгляд Олиного мужа наталкивает на мысль, которая еще несколько мгновений назад сошла бы за слабость обреченного: может, все обойдется?

   Что ж, для столь нелепого оптимизма у меня, признаюсь, есть хоть и одна, но серьезная причина: Олин супруг не выглядит взбешенным ревнивцем. По правде говоря, он выглядит не лучше нас с Олей, и, не будь на подоконнике серьезного препятствия - меня верхом на стуле, богатенький рогоносец, кажется, сам с удовольствием сиганул бы в окно.

   - Вон! - командует вроде как он, и все без исключения присутствующие смотрят на него с удивлением.

   Мы молчим: Оля по техническим причинам, я - в надежде, что обращается он не ко мне, ведь другого выхода из комнаты, кроме окна у меня нет. Видимо, понимая это, инициативу принимает на себя один из бугаев, которых мне наконец-то удается рассмотреть, чтобы убедиться в очевидном: трех приближенных Оли, впервые притащивших меня сюда, среди этих семерых нет.

   И нет, вероятно, вообще.

   - Что, шеф? - спрашивает, видимо, главный громила.

   - Вон, я сказал! - срывается муж. - Все вон пошли! Оставьте нас втроем!

   Пока здоровенные парни, плавно и бесшумно, как балетные лебеди за кулисы, поочередно выплывают из комнаты, до меня доходит, что стул со мной, совершенно голым, все еще возвышается на подоконнике у распахнутого окна - спасибо хоть спиной к посадили - и что зад мой не только закоченел на январском морозе, но и отлично виден с улицы.

   - Вот как получилось, - вздыхает муж, когда мы остаемся, что называется, а труа и выглядим как застывшие в ожидании очередного дубля персонажи жесткого порно.

   - Телек, кстати, говно, - кивает он мне, - лучше бы Сони взял.