– Ой, мамочки, – сказала она. – Вполне возможно, что он все это неправильно поймет.
– Нет, – сказал я, – он
– Ну, – задумчиво сказала она, – он уже что-то подозревает, так что решит, что ты меня уводишь, и вызовет тебя на дуэль.
– Ничего страшного, я ведь просто могу отказаться.
– Вообще-то нет, – сказала она, качая головой. – Если он тебя вызовет, то дуэли не миновать. Только самый мерзкий бесхребетный гад может попытаться выкрутиться.
– Бесхребетный гад?
– Самый мерзкий.
– У меня есть идея получше, – сказал я. Ее томик Дюма и фонарь лежали на кровати, так что я передал их ей и открыл дверь шкафа. Она сделала шаг внутрь, затем остановилась и снова повернулась ко мне.
– Док помешан на чести и дуэлях, и выбора у тебя, скорее всего, не будет, так что вот что тебе нужно знать: его дуэльные пистолеты украшены изображениями зверей, и он даст тебе выбрать, из какого стрелять. Тот, что с жаворонком, бьет немного левее, а тот, у которого на ручке вырезан крокодил, бьет прямо в цель.
– Я никогда этого не запомню.
– Это просто: с крокодилом на ручке пистолет стреляет кучно, а с маленькой пташкой всегда дает промашку.
– Стреляет кучно, – медленно повторил я, – с пташкой на… нет, погоди, с
– Не забудь, – сказала она, – это может спасти тебе жизнь.
Она улыбнулась, чмокнула меня и закрыла дверь.
Раздался звонок. Док, похоже, понимал правила вежливости лучше Конни или Бобби. Я побежал вниз, бормоча стишок, затем дал себе несколько секунд, чтобы собраться, и открыл дверь.
Конни и осторожность
Драматурги-кролики давно адаптируют Шекспира для широкой кроличьей аудитории. Постановку «Семи тысяч восьмидесяти трех знатных родичей» приветствовали бурными аплодисментами в 1973 году, а в 1982-м «Комедию ушей» назвали эталоном литературной адаптации. Но не все пьесы были настолько же удачными: кроличьи критики устроили разнос «Зайкиной зимней сказке», единогласно решив, что пьесу написали «ради одной неудачной шутки».
– О, – сказал я, изображая удивление, – здравствуй, Док. Я думал, ты уехал?
– Уехал, – сказал он, угрожающе глядя на меня, – а теперь вернулся. Кент сказал, что наша невероятно непостоянная Констанция пошла сюда, чтобы отрепетировать роль для ее новой пьесы или что-то вроде того.
– Ах да, – сказал я. – Она тут была. Но потом ушла.
– Правда?
– Да, – сказал я, чувствуя, как у меня на спине проступает горячий липкий пот, – правда. Что-то там случилось с Дианой.
– А это ее новая пьеса? – спросил он, указывая на листы, все еще лежавшие на столике в прихожей.
– Да, – сказал я, – мы собирались потом еще немного порепетировать. Думаю, завтра или послезавтра.
Я представил, как стреляюсь с Доком на дуэли.
– Или, если хочешь, никогда.
Я вдруг понял, что ее ботинки по-прежнему стояли там, где она их оставила, прямо на виду, меньше чем в ярде от места, где стояли мы. Хотя кролики обладали выдающимся периферийным зрением, способным заметить любое движение, разглядеть краем глаза
– Забери-ка лучше сценарий с собой, – сказал я, потянувшись к листам и одновременно с этим ногой задвигая ботинки под подставку для зонтиков. Он не взял сценарий, а вместо этого наклонился ко мне.
– Я сомневался, ее это ботинки или нет, – прорычал он, – пока ты не задвинул их под подставку.
– Разве задвинул?
– Да, задвинул, – угрожающе тихо сказал Док. – И если я знаю Конни, то она прячется в каком-нибудь шкафу с романом Виктора Гюго. Я прав?
– А вот и нет, – совершенно честно сказал я. Да, она пряталась в шкафу, но с романом
Несмотря на это, он протиснулся мимо меня в прихожую.
– Я знаю, что ты здесь! – закричал он, скакнув через прихожую в кухню. Я собрался идти за ним, но меня отвлекли два человека на улице, не спеша шагавшие ко мне со стороны дороги. То были Виктор и Норман Маллет, и они пришли крайне не вовремя.
Как только они подошли к моей двери, Виктор, плохо скрывая свою враждебность, заговорил:
– Добрый вечер, Питер. Нам бы хотелось поговорить.
– Это срочно? – сказал я. – Сейчас не самое подходящее время.
– Серия «По долгу службы» закончилась двадцать минут назад, – сказал Норман, – так что чем же таким важным ты можешь быть занят…