– О, ну не знаю. В худшем случае: поджог почтового ящика, сломанная челюсть, и «Две ноги – хорошо» выгонят Кроликов из деревни. А в лучшем случае в ближайшие шестьдесят или восемьдесят лет в Муч Хемлоке с нами никто не будет разговаривать.
– Звучит очень заманчиво, – сказала она.
– Согласна, да?
– Я остаюсь, – сказала Пиппа. – На меня-то они не станут нападать, верно? Даже у «Двуногих» неудачников должны быть
– Верно, – с улыбкой сказал я. – И если ты остаешься, то и я тоже.
Мы нервно стукнулись кулаками и какое-то время сидели молча. Не знаю, о чем думала Пиппа, но я гадал, каково это, когда тебе ломают нос.
– Ну так что, – наконец сказал я, – как прошел твой вечер?
– С нами был Харви, – ответила она, тоже радуясь перемене темы разговора. – После кино мы и Бобби пошли в «Вегамаму». Здорово поболтали за ужином, в основном о Мегакрольчатнике. Они все с крайним подозрением относятся к Переселению и считают, что у кроликов остался последний шанс для сопротивления, прежде чем они потеряют свои с трудом добытые права навсегда. Поговаривают, что преподобная Банти может отдать распоряжение отказаться от переселения, но Харви беспокоится, что кролики, по природе своей вежливые, податливые и неконфликтные, не смогут воспротивиться приказу. А еще Переселению будут помогать Старший Руководитель Ллисъ и полторы тысячи лисов, и они вряд ли станут сдерживать себя, ведь лисы могут безнаказанно применять любую силу, какую только пожелают.
Это было совсем нехорошо.
– Они хотят выйти на еще одну демонстрацию? – спросил я.
– Думаю, это для них уже позади. Харви сказал, что любое нападение на колонию позволит Большому Совету прибегнуть к протоколам Багза Банни – то есть в случае, если кролик загнан в угол, ему разрешается почти любое поведение, вплоть до физического сопротивления.
Повисла пауза.
– Думаю, у меня и Харви может что-то получиться, – сказала Пиппа, глядя мне прямо в глаза, – и да, я буду осторожна, и я знаю, что делаю.
Несмотря на знаменитое заявление лорда Джефферсона, в котором он признавался в любви к Софи Кролик, межвидовые отношения оставались незаконными и преследовались. Большинство пар, чью связь предавали гласности, просто переселялись в колонии. На момент битвы за Мей Хилл в колониях проживало около четырех тысяч человек, восемьсот из которых отрезали себе большие пальцы в знак преданности Кроличьему Пути. Сметвик считал их «предателями нашего вида» и «недостойными даже презрения». Кролики же называли их «желанными гостями».
– Знаешь что, Пип? – сказал я. – Я искренне надеюсь, что у вас все получится.
Салли позвонила и сказала, что не пойдет сегодня в колледж, а поскольку я предположил, что и Тоби не поедет на работу – причем, возможно, уже никогда, – я решил отвезти Пиппу самостоятельно.
– Это Тоби писал, – сказала она, выйдя на улицу и посмотрев на граффити. – Узнаю его почерк. Не понимаю, что я в нем находила.
Мы также заметили, что и Кроликов ночью не полностью обошли стороной: на их газоне стояла сорокагаллонная бочка – обычная емкость для тушения кролика. И хотя столь неописуемо жестокая расправа, к счастью, случалась редко, обычно одной угрозы было достаточно, чтобы кроличье семейство за час собрало вещи и съехало. Но я был уверен – на Конни и Дока это не подействует.
– Доброе утро! – послышался голос, и Док выскочил со стороны дороги. Скорее всего, он возвращался со своей обычной утренней пятикилометровой проскачки – на нем была спортивная толстовка и повязка «Найк» на голове у основания ушей.
– Доброе утро, – сказали мы.
– Похоже, «Двуногие» времени зря не теряли, – сказал он, разглядывая сорокагаллонную бочку. – Если покрасить, получится отличный вазон для моих фикусов.
– Ты не очень-то беспокоишься, – сказал я.
– Раньше мне уже угрожали расправой, – сказал он. – У нашего предыдущего дома кто-то намалевал у подъезда «убейте этого мевзкого кволика» и засовывал нам в почтовый ящик плохо распечатанные копии рецепта пирога из крольчатины. Попытки жалких трусов перестать проигрывать в битве с собственной никчемностью. Но знаешь что?
– Что?
– Если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы не стал его предупреждать.
– Вот как, – сказал я. Док произнес это уж очень зловеще, и я подумал, не собирается ли он так поступить со мной.
– Слушай, – сказал я, – по поводу вчерашнего…
– Забудь, старина, все в прошлом, – широко улыбаясь, сказал он. – Когда ты женат на обворожительной красотке вроде Констанции, приходится периодически отваживать от нее всяких воздыхателей.
– Я не воздыхатель, – поспешно сказал я, – и ничего не было.
– И я сделаю все, что в моих силах, чтобы так и оставалось, – совершенно спокойно ответил он. – Но имей в виду, если Конни тебе подмигнет и ты захочешь вызвать меня на дуэль, я всегда готов. Но только на пистолетах – на шпагах я уже давно не дрался.
– От меня вызова не жди, – поспешно сказал я, – правда.
– Как пожелаешь.
И, не говоря больше ни слова, он одним прыжком перемахнул через мою машину, садовую изгородь,