Настало наше время. В Россию пришла революция. А с ней серьезные перемены в органах правопорядка. На долгое время они превратились в карательный орган, внушающий обыкновенным гражданам почти священный ужас. В те времена Светоч предпочел держаться подальше от всяческих ЧеКа и ВКП(б). В общем, абстрагировался от борьбы за социальную справедливость. Что и понятно – он хотел бороться за справедливость, а не карать соплеменников.
Особым почетом в новорожденном советском государстве пользовалась прогрессивная советская наука. Большинство научных светил к тому времени, как власти от сеяния разрухи перешли к строительству коммунизма, укатили за бугор или были расстреляны. Делать советскую науку самой прогрессивной в мире выпало на долю оставшихся, далеко не самых прогрессивных и даровитых. Идеи их порой были настолько утопичны, что всякого имеющего здравый смысл, бросало в дрожь. Ряд ученых, ad exemplum, занялся проблемой воскресения мертвых. Эти, с позволения сказать, господа всерьез утверждали, что со временем наука сможет воскресить всех мертвецов за всю историю человечества. «Но позвольте, – возражали им немногочисленные скептики, – если люди воскресят всех своих мертвецов, то как все они поместятся на Земле?!» «Будут заселять Сибирь, осваивать бескрайние просторы Крайнего Севера, – отвечали господа ученые, – в конце концов, отправятся на Луну». На Луне, между прочим, многие из наших бывали. И даже видели там американского астронавта Армстронга, который потом во всеуслышание заявил, что, дескать, видел на спутнике Земли натуральных чертей. В России его бы сразу засадили в сумасшедший дом. А в Штатах ничего, помурыжили немного, как водится, и отпустили. Вернемся к Луне, делать на ней совершенно нечего. Как, впрочем, и во всем космосе. Чтобы понять почему, приведу простую аналогию. Допустим, у нас есть настольные часы. Они, как известно, состоят из нескольких компонентов – циферблат, демонстрирующий время – основное в часах, и механизм – множество шестеренок и винтиков, служащих лишь для того, чтобы стрелки крутились на циферблате. Так вот, космос – это тот самый механизм, работающий с точностью лучших часов, и лишь затем, чтобы множество людей – стрелок вращались на циферблате…
– Наглядно, – заметил я. – Побольше бы таких примеров. А то ты по-прежнему норовишь все запутать.
Машина остановилась у подъезда.
– Приехали, – сообщил водитель.
– Вижу, – откликнулся Станкович, обернулся к сидящим сзади, – пошли, товарищи.
Пока шли по темной узкой лестнице, Климов недоумевал:
– Не пойму, чем парадные мешали, что заколотили их все.
– Тем и мешали, – ответил веско Станкович, – что контра через них утечь может. Да и негоже трудовому человеку через буржуйский вход домой шастать. Вот ты, Федор, до революции через парадные подъезды ходил?
Климов пробурчал что-то нечленораздельное, подозревая подвох. Со Станковичем всегда так: не знаешь, где подловит. Сдать, конечно, не сдаст, но подведет под идеологическую основу, и устроит выволочку.
– Значит, ходил, – сделал вывод Станкович, – а вот я никогда. Принципиально. Понял? Они нашего брата рабочего в парадное не пускали. Рылом, дескать, не вышел. Ну, так и у нас своя гордость имеется. Черная лестница – так черная лестница. Нам их парадного даром не надо. Вот пришла советская власть и заколотила все парадные ходы. А все для чего. Приедет, скажем, буржуй из-за границы, а в дом его даже хода нет.
– С пожарной точки зрения плохо, – вмешался Счастливцев. Его в тройку Станковича поставили совсем недавно. И он еще не успел подавить человечка железным авторитетом. Новичок часто выступал не по делу. А потому здорово раздражал старшего группы. Станкович подозревал в нем нездоровое русофильство. Сказывалась типично славянская внешность и отдельные высказывания нового товарища. Нехорошие были высказывания. С намеками.
– Как ты сказал? – Станкович нахмурился.
– Я говорю, если пожар случится, трудящиеся угорят.
В словах новичка настолько явно прозвучала издевка, что даже у Климова лицо вытянулось.
– Ну-ну, – не стал возражать старший. – Угорят, значит, трудящиеся. Понятно. – Подумалось: и откуда такой выискался. И ведь, имеет покровителей на самом верху. Иначе с такими разговорчиками его бы давно к стенке поставили. Покровители покровителями, а доложить кому следует надо, решил Станкович. Может, у них заговор под носом, а они ведать – не ведают. Проглядишь контру, потом с тебя же спросят… – Пришли! – сказал он. – Двенадцатая!
Возле двери висела подробная инструкция, кому сколько раз звонить. Последним числился некий Сазонов, которому требовалось не звонить, а стучать три раза, а после паузы еще два.