Вечный отпуск

В последние годы она сильно сдала. Попавшая в плен едва лишь в восемнадцать и умершая, когда Труде исполнилось десять, она давно не привлекала внимания воинов или хозяина. Волосы ее выцвели, взгляд потух, руки сморщились от холодной воды и перебирания грязных клубней. Даже плечи ее искривились от ежедневного вращения тяжелых дисков зернотерки.

В 29 ее не стало, но и умерла она так же, ка и жила — никого не побеспокоив.

Через три года, когда Труда встретила тринадцатую весну, девушка оставалась по-прежнему тонкой и какой-то хрупкой, но однажды на внутренней стороне бедра она увидела кровь. Бессменная прачка неопределенного возраста, тоже была рабыней, но по-своему неплохой женщиной. Истерику испуганной девчонки она прервала благотворным подзатыльником, и в привычной ей грубоватой манере пояснила, что та теперь стала «совсем взрослой», после чего одобрительно похлопала по плечу.

Все это продолжалось несколько дней, и казалось так ничего и не изменит в ее жизни, но уже на вторую декаду за ней пришла всесильная ключница. Повертев из стороны в сторону, заглянув несколько раз под мышки, и хмыкнув глядя на едва проклюнувшиеся груди, она приказала девчонку помыть и поздно вечером отвела ее на недоступный в обычное время второй этаж.

В комнате младшего сына главы рода, она оставила ее одну. Труда так и не решилась сойти с места, и целую стражу ждала, замерев, последи красивой циновки, сплетенной на все свободное пространство богато украшенной залы. Чуть позже девушка узнала, что вместе с дорогим стальным мечом и украшенном серебром кинжалом, она стала подарком к совершеннолетию. Правда, к другим подношениям юный ирбис не прикасался почти семь дней.

Вернувшись после пира в его честь, он обошел несколько раз вокруг девушки, одним движением сдернул тонкую тунику, и рассмеялся по-настоящему довольным, каким-то захлебывающимся голосом. Так и не произнеся ни слова, он уверенно одернул ее неосознанные попытки прикрыть грудь или испуганно отступить. Повелительно указав пальцем в сторону кровати, пошел следом и, когда девушка неуверенно замерла, не зная, что делать дальше, несильно толкнул в спину.

Вытянутую как струна и дрожащую лежа на животе от неизвестности и испуга Труду, он не поправил. Лишь с силой раздвинул тонкие лодыжки и опустился между ними на колени. Несколько минут пошарив в паху, наблюдавшая искоса девушка смогла лишь рассмотреть, как, расплывшись явно от удовольствия, тот плюнул на руку, опустил ладонь ниже живота, и тут ей стало не до наблюдений. Труда испытала острую разрывающую внутренности боль.

Казалось, она сейчас просто умрет, но смерть все не наступала и не наступала. Лишь сильные, с каждым разом все более настойчивые толчки сотрясали ее хрупкое тело. Крепкий, намного более сильный парень навалился сверху и вбивал в нее что-то важное и известное лишь ему. Абсолютно перестав понимать происходящее, юная женщина лишь как-то отстранено пыталась понять, почему он вдавливает, сталкивает ее, вглубь ложа, и одновременно не дает сдвинуться с места, цепко ухватив за плечо.

Так продолжалось с небольшими перерывами почти декаду. Лишь иногда юноша заставлял ее немного приподняться, опираясь коленями и локтями в ложе. Только на одиннадцатый день, она почувствовала насколько мягкими были шкуры и осознала, что прежнего ужаса у нее новая «обязанность» не вызывает. Радости может это не приносило тоже, но когда ее все-таки выпустили из комнаты и стали позволять ночевать в прежнем материнском закутке, обязанности в работе по дому тоже изменились. Грязной или изматывающей труд оказался забыт, да и наказывать молодую рабыню, больше никто не смел.

Еще через полгода она вдруг поняла, что тело ее за прошедшее время налилось в самых разных местах, грудь стала такой же большой, как у коротконогой помощницы поварихи, и теперь на нее с интересом посматривают все мужи. И даже недоступные прежде, как боги, воины.

Но никто из них не смел, брать ее к себе на ложе еще почти год. Пока главный ирбис по осени не женил своего младшего, и к нему в комнату не переехала одна из дочерей главы рода Черной Совы.

Хотя для Труды это немного что изменило. Слуги и рабы по-прежнему не смели зажимать ее как других девушек или женщин с хоздвора. До недавнего штурма, в котором изрубили всех мужчин, которых она знала, и даже колченогого племянника, Труда пожила в постели у трех из одиннадцати дружинников. Они ее ни чем не удивили. Все было очень похожим на тот, первый день. Только больно больше не было. Разве что непонятно зачем, однажды ее избил самый старший и уважаемый воин, простояв долгое время между с готовностью раздвинутых ног.