Вечный шах

На этом Искра Константиновна покинула свидетельское место, оставив Ирину в некотором недоумении, зачем было вообще ее вызывать. Только подтвердить, что Ткачева имела проблемы по части психики? Так и это особо не удалось, многие дети ведут себя так в переходном возрасте, у Ирины с сестрой тоже бывали острые моменты, когда они мечтали попасть в интернат, а сестра так до зрелых лет мучилась вопросом, почему муж с женой может развестись, а дети с родителями нет, но очень хотелось верить, что это еще не делает их психопатками.

В общем, выступление этой свидетельницы оставило тягостное впечатление еще и потому, что Ирина так и не сумела вспомнить, где видела ее раньше.

На этой грустной ноте она закрыла заседание, надеясь попить чайку с Гортензией Андреевной и все обсудить, но старушка устремилась в спортивный магазин, до закрытия которого оставался всего час.

Жаль, конечно, но страшно подумать, что устроит мама, если Гортензия Андреевна вернется без кубка.

Заседатели тоже решили не задерживаться, стремительно удалились в погожий летний вечер, и Ирина осталась одна. Какое странное и приятное ощущение, когда тебе не надо мчаться сломя голову домой и можно спокойно сидеть на работе, сколько нужно… Так редко удается его испытать. Пожалуй, только в самом начале своего трудового пути Ирина уходила домой, когда хотела, с чувством выполненного долга, закончив все текущие дела и вволю посплетничав с сослуживцами. С рождением Егора все изменилось, окончание ее рабочего дня стало рассчитываться по формуле закрытие детского сада минус дорога. Допечатано ли решение, дописан ли приговор, никого не интересует, все бросай и несись за ребенком. Кирилл частично освободил ее, стал сам забирать детей, когда работал в первую смену, но привычка осталась. Ирина не могла сосредоточиться на работе, зная, что дети и муж сидят без присмотра, не кормленные, не обласканные. Хотя на практике они великолепно ели сами и чувствовали себя прекрасно в своей тесной мужской компании, Ирина все равно мчалась домой, будто за ней гнался призрак плохой жены и матери и хотел ее поглотить. Исключения составляли только дни, когда она надолго застревала в совещательной комнате, но тут на помощь приходила Гортензия Андреевна.

А сегодня, как в юности, вроде бы и на работе все дела переделала, и домой торопиться не надо. Приятное ощущение. По этому случаю можно даже кофейку себе заварить; хоть в ее положении врачи и не рекомендуют, но от одной чашки в день вреда не будет, а утром она еще не пила. Тем более растворимый кофе обладает мочегонным эффектом, что при беременности очень даже полезно.

Насвистывая что-то среднее между «Землей в иллюминаторе» и «Крышей дома», Ирина согрела воду, размешала в небольшом ее количестве кофейный порошок до состояния замазки и наконец наполнила чашку. Такая технология помогала избежать образования комочков. Только она села и закинула по американской манере ноги на стол, как к ней постучался Дубов.

Пришлось срочно принимать приличное положение, отчего Ирина чуть не свалилась со стула.

— Простите, Ирина Андреевна, если побеспокоил, — улыбнулся Анатолий Иванович, — а ваша приятельница…

— Поехала в спортивный магазин.

— Жаль, что не успел застать.

— Послезавтра она приедет.

— Очень хорошо. Своеобразная дама…

— Вы простите, Анатолий Иванович, если обманула ваше доверие, — начала Ирина, но Дубов перебил:

— Я уже сказал, что не стоит беспокоиться. Вы все правильно решили. Вреда она нам точно не причинит, а пользу может принести. Больше скажу, сейчас я буду рад любой помощи, потому что первый раз в жизни сомневаюсь в своем решении.

— Прямо первый-первый?

— Да, Ирина Андреевна. Я всегда выносил приговор, только когда был полностью уверен.

— Мне бы вашу убежденность, — вздохнула Ирина, и только сейчас, заметив перед собой дымящуюся чашку, вспомнила о долге гостеприимства: — Кофейку, Анатолий Иванович?

— Что ж, не откажусь, — улыбнулся Дубов, — а если хотите мою убежденность, то вот вам мой секрет. Я всегда помнил, что я человек и сужу тоже человека.

Ирина быстро приготовила еще чашку кофе тем же манером, только добавила сахара, вспомнив, что Дубов пользуется репутацией сластены. Его сентенция показалась ей бессмысленной.

Взяв чашку, Анатолий Иванович заглянул ей в глаза:

— Не поняли?

— Честно говоря, не совсем.

— Это как на войне. Ты солдат, иди убей врага. Я шел, но помнил, что я не только солдат, но и человек, и убиваю не просто врага, но человека.

«Господи, неужели он такой старый», — удивилась Ирина.

— Я человек, он человек, просто некие силы, которым нельзя сопротивляться, распорядились так, что либо он убьет меня, либо я его. Наше дело правое, а он воюет черт знает за что, но тем не менее он человек, и я не знаю, что заставило его оказаться во вражеском окопе. Точно так же и в суде. Вы судья, он подсудимый, так распорядилась жизнь, что вы решаете его судьбу, он последняя мразь на свете, все так, но помните, что вы не больше человека, а он не меньше. Вот и весь секрет.

— Спасибо, Анатолий Иванович.