Вечный шах

— Я действительно спросила глупость, но Смульская мне ответила, будто так и надо. Понимаете? Как будто и вправду у них был промежуток все забыть и спокойно жить дальше. Но какое тут спокойно, когда папаша в тюрьме? Я так понимаю, что его сразу задержали?

— Да, конечно.

— Вот именно, мужик дома не ночевал, а утром тебе звонят с известием, сушите сухари, кормилец ваш в тюряге! Какое тут спокойствие? Она могла мне ответить, что после ареста они с дочкой думали только о том, как бы спасти Бориса Витальевича, а те дурацкие нападения перестали иметь всякое значение. Но никак не то, что она сказала.

— Может, просто решила указать нам наше место? — засмеялся Миша. — Типа не вам, быдло бестолковое, тут мне вопросы дурацкие задавать. Я белая кость, директор НИИ, так что утритесь и не вякайте.

— Скорее всего, — кивнула Ирина, — люди такого ранга часто раздражаются, когда им приходится давать показания в суде, как простым смертным. Эта оговорка ничего не значит почти наверняка, однако мне приятно видеть, с каким вниманием и ответственностью вы исполняете свой долг. Еще раз повторю, товарищи, если вас что-то настораживает, не стесняйтесь, спрашивайте у свидетелей, уточняйте у меня, ибо в нашем деле мелочей не бывает, а в конце процесса у вас должно сформироваться твердое убеждение в том, виновен подсудимый или нет и какого наказания он заслуживает.

«Вообще-то это была следователя работа, — вдруг сообразила Ирина, возвращаясь в зал, — ладно, он не захотел искать этих ребят, но выяснить, одни и те же люди напали на мать и дочь или Вика имела при себе неисчерпаемый запас гопников, он был обязан. Рассадить дам по углам, тщательно расспросить, выяснить приметы, а потом сравнить показания и сделать вывод. Азы профессии: любое утверждение должно быть как минимум проверено, а в идеале доказано. Но зачем напрягаться, когда потерпевшие — уважаемые и честные люди, посмотрите на них, разве могут такие лгать?»

Свидетельское место заняла Искра Константиновна Голубева. Ирина всегда старалась обходиться как можно мягче с представителями потерпевших, зная, что, даже когда времени прошло много, потеря оплакана и пережита, выступление в суде является тяжелым испытанием. Но тетка Виктории держалась очень хорошо. Может быть, в глубине души волновалась, но внешне сохраняла стальное спокойствие.

— Виктория попала на мое попечение в десятилетнем возрасте, после того как ее родители погибли в результате несчастного случая, — отчеканила она.

— Что с ними произошло? — спросила Шарова.

Искра Константиновна нахмурилась:

— Не думаю, что это имеет какое-то значение для рассматриваемого сейчас дела.

— И все же?

— Моя сестра вышла замуж за неподходящего во всех смыслах молодого человека и, к огромному сожалению нашей семьи, попала под его пагубное влияние. Рождение ребенка не заставило ее взяться за ум, она катилась по наклонной плоскости, и кончилось все вполне закономерно.

Ирина оторопела:

— Но родители Виктории были сбиты на пешеходном переходе грузовиком, у которого отказали тормоза. Это может произойти с самым добропорядочным человеком.

— Нет, если этот человек внимательно следит за собой и за окружающей обстановкой. Когда у тебя есть дети, надо помнить, что им нужна мать, и вести себя ответственно, а не считать ворон.

«В принципе логично, — подумала Ирина, — нечего и возразить».

— И вы взяли девочку к себе?

— Да, я исполнила свой долг, — приосанилась Искра Константиновна, — я обязана была позаботиться о дочери своей сестры, и я сделала это.

— Но почему тогда девочка жила не у вас, а в школе-интернате? — спросила Шарова.

— Так было лучше для Виктории. Это специализированная школа с углубленным изучением естественных наук, она дает не только прекрасные знания, но и официальное преимущество для поступления в медицинский институт и на некоторые факультеты университета. Попасть в эту школу — значит обеспечить себе прекрасный старт на будущее, и Виктория, будучи неглупой и амбициозной девочкой, согласилась на это.

— Понятно, но в этой школе есть только девятый и десятый классы, — вдруг подал голос Бабкин, весь процесс ведший себя так тихо, что Ирина начала забывать о его существовании, — а седьмой и восьмой Ткачева провела в самом обычном интернате. Почему она не жила у вас дома?

— А вы уверены, что имеете право задавать мне подобные вопросы? — вскинулась Голубева. — Я позаботилась о том, чтобы ребенок не голодал, был одет, обут и сыт, имел крышу над головой. Какие еще ко мне претензии могут быть?

— Помилуйте, — щегольнул Бабкин очередным нафталиновым словцом, — помилуйте, никаких претензий. Нам просто важно знать, почему Ткачева жила в интернате, а не у близких родственников.