Вечный шах

Но насчет кофейной гущи он прав. Суд не рассматривает альтернативные варианты развития событий. Да, на девяносто девять процентов сотрудники отделения включили бы дурочку и мурыжили Смульских, пока бы им самим не надоела эта клоунада. Заявление бы не взяли, но Борис Витальевич с женой хотя бы пар выпустили… Хотя нет, стоп! У среднестатистического дяди Васи с тетей Машей и вправду бы не приняли заяву, но тут-то приличные люди со связями на самом верху. Господи, да им даже идти никуда не надо, просто позвонить секретарю обкома, и милиция сама прибежит через десять минут. А через пятнадцать хулиганы будут уже сидеть в обезьяннике и каяться. Смульские не хотели огласки, это верно, но разве время беспокоиться о репутации, когда в опасности твой ребенок? Тем более совесть Бориса Витальевича чиста, он с Ткачевой не спал. Взрослые люди, мадам Смульская вообще врач, доктор медицинских наук, на секундочку. Кто-кто, а она должна понимать, что на психопатов не действуют уговоры, они понимают только силу, да и то с трудом, и реагируют на происходящее не так, как обычные люди. Ведь события развивались так, что Вику уже нельзя было считать просто надоедливой влюбленной дурочкой, понятно было, что девушка больна, а без лечения любая болезнь прогрессирует. Сегодня Вика подсылает гопников, а завтра, не добившись желаемого, убивает Смульскую и ее дочь, чтобы устранить все препятствия для воссоединения с любимым. Главное получить то, что хочется, для этого все средства хороши, а на уговоры, доводы рассудка и прочий абстрактный гуманизм плевать она хотела с высокой колокольни.

Нет, на месте Смульских Ирина бы точно воспользовалась своими связями, чтобы нейтрализовать Ткачеву. Хотя, как знать, может, Борис Витальевич пожалел девочку и решил дать ей последний шанс. Собирался поставить ультиматум, мол, или ты исчезаешь из нашей жизни, или заезжаешь в психушку с пожизненным диагнозом. Выбирай! Да, скорее всего, так и было, просто прораб перестройки и адепт гласности не может публично признаться, что хотел обратиться за помощью к карательной психиатрии, которую сурово осуждал в своих речах.

— Увы, молодой человек, мне слишком хорошо известно, что, пока тебя не убили, милиция даже не почешется, — вздохнула Смульская, — вы уж простите меня, но это так. Кроме того, моя дочь тонкая, нежная, домашняя девушка, она и так пережила шок, и я боялась его усугублять, заставляя ее общаться с милицией, чьи манеры, с чем, товарищи судьи, вы не можете не согласиться, весьма далеки от деликатности.

«Видно, девушка настолько тонкая, что даже мои манеры для нее недостаточно хороши, — хмыкнула про себя Ирина, — одна мысль о посещении суда заставила ее вегето-сосудистую дистонию разбушеваться так, что потребовался больничный лист. Можно повредничать, потянуть процесс до ее выздоровления, но что-то подсказывает, что дистония не отпустит нежное создание из своих цепких лап, пока папаше не вынесут приговор».

— А это были одни и те же гопники? — спросил Миша. Видимо, тема подъездных гоп-стопов задевала какие-то струны в его сердце.

— Что вы имеете в виду, молодой человек? — Смульская приосанилась, а Ирине вдруг показалось, что она кинула на Бабкина острый начальственный взгляд. Черт знает, наверное, померещилось.

— Я спрашиваю, на вас и на вашу дочь напали одни и те же парни? — пояснил Миша.

— Господи, откуда же я знаю… Мы же в милицию не обращались.

— Но с дочкой-то наверняка обсуждали, как все было, — перебила Шарова, — и не по одному разу, неужели не сравнивали, как выглядели ваши обидчики, а как — ее?

Смульская снова промокнула рот носовым платочком.

— Товарищи судьи, прошу принять во внимание, что мы с дочерью не бабки на лавочке, чтобы по сто раз мусолить одно и то же. Я — директор научно-исследовательского института, дочь — клинический ординатор, у нас обеих хватает в жизни забот и впечатлений. Случилось и случилось, надо поскорее забыть и жить дальше, вот и все. Кроме того, от стресса мы плохо запомнили их лица, — подумав немного, Смульская добавила: — И в парадной к тому же было темно.

Адвокат уточнил, в каком состоянии Борис Витальевич поехал на встречу с Викторией. Смульская ответила, что он был взвинчен до крайности, но из последних сил держал себя в руках. На всякий случай Ирина справилась о самочувствии дочери, нет ли надежды, что девушка в ближайшие дни будет способна дать показания, но вполне ожидаемо услышала, что бедняжка очень плоха, буквально не в силах поднять голову от подушки, и доктор дает прогноз, что это затянется недели на две. Девушка слабенькая, плохо переносит жару, очень остро переживает за судьбу отца, поэтому совершенно расхворалась.

Ирина хотела сказать, что, когда действительно волнуешься за своего родителя, есть прямой смысл взять себя в руки и прийти в суд свидетельствовать в его пользу, но только пожелала слабой девушке скорейшего выздоровления.