Вечный слушатель

Грязнорожий, был в душе он чисто-белым.

Опять же: Дин! Дин! Дин!

Так и слышишь, заряжая карабин,

Да еще по многу раз!

Подавай боеприпас,

Подыхаем, где там чертов Ганга Дин!

Помню, как в ночном бою

В отступающем строю

Я лежать остался, раненый, один,

Мне б хоть каплю, хоть глоток

Все ж пустились наутек,

Но никак не старина, не Ганга Дин.

Вот он, спорый, как всегда;

Вот - зеленая вода

С головастиками, - слаще лучших вин

Оказалась для меня!

Между тем из-под огня

Оттащил меня все тот же Ганга Дин!

А рядом: Дин! Дин! Дин!

Что ж орешь ты, подыхающий кретин?

Ясно, пуля в селезенке,

Но взывает голос тонкий:

Ради Бога, Ради Бога, Ганга Дин!

Он меня к носилкам нес,

Грянул выстрел - водонос

Умер с подлинным достоинством мужчин,

Лишь сказал тихонько мне:

Я надеюсь, ты вполне

Был водой доволен - славный Ганга Дин.

Ведь и я к чертям пойду:

Знаю, встретимся в аду,

Где без разницы - кто раб, кто господин;

Но поилка наш горазд:

Он и там хлеьбнуть мне даст,

Грешных душ слуга надежный, Ганга Дин!

Да уж - Дин! Дин! Дин!

Посиневший от натуги Ганга Дин,

Пред тобой винюсь во многом,

И готов поклсться Богом:

Ты честней меня и лучше, Ганга Дин!

ШИЛЛИНГ В ДЕНЬ

Я старый О'Келли, мне зорю пропели

И Дублин и Дели - с фортов и с фронтов,

Гонконг, Равалпинди,

На Ганге, на Инде,

И вот я готов: у последних... портов.

Чума и проказа, тюрьма и зараза,

Порой от приказа - мозги набекрень,

Но стар я и болен,

И вот я уволен,

Мой кошт хлебосолен: по шиллингу в день.

Хор: Да, за шиллинг в день

Расстараться не лень! """""""""""""""""""""""""

Как его выслужить - шиллинг-то в день?

Рехнешься на месте - скажу честь по чести,

Как вспомню о вести: на флангах - шиит,

Он с фронта, он с тыла!

И сердце застыло;

Без разницы было, что буду убит.

Ну что ж, вероятно, жене неприятно,

Чтобы мне, господа,

Не стоять в холода

Возле биржи труда, - не возьмете ль в курьеры?

Общий хор: Зачислить в курьеры:

О, счастье без меры,

Вот старший сержант - он зачислен в курьеры!

На него взгляни,

Все помяни,

До воинской пенсии вплоть

ГОСПОДЬ, КОРОЛЕВУ ХРАНИ!

ШИВА И КУЗНЕЧИК

Шива, сеятель злаков, гонитель небесных туч,

В наидревнейшие годы грозен был и могуч,

Он назначил каждому участь, работу и пищу деля,

Не позабыл никого, от нищего до короля.

Все он создал - Шива-Охранитель,

Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:

Колючки для верблюдов и сено для коров,

Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой,

и будь здоров.

Пшеницу дал он богатым и просо дал беднякам,

Ходящим за подаяньем - отбросы и рваный хлам,

Пусть бык достанется тигру, стервятнику - падаль глотать,

Бездомным волкам назначил с голоду кости глодать.

Никто не вознесся слишком, никто не остался наг.

Стояла Парвати рядом, следя за раздачей благ.

Подурачить решила Шиву - то-то смеху будет, гляди!

И маленького кузнечика спрятала на груди.

Закончен раздел; богиня спросила, скрывая смех:

Властелин миллионов ртов, накормил ли ты вправду всех?

Шива, смеясь, ответил: Раздача благ - позади.

Сыт даже тот, которого спрятала ты на груди.

Богиня достала кузнечика - был слишком ясен намек.

Увидела: Меньший из Меньших грызет зеленый листок.

Пара Парвати перед Шивой, не подъемля в молитве глаз:

В самом деле бог напитал все живое в единый час.

Все он создал - Шива-охранитель,

Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:

Колючки для верблюдов и сено для коров,

Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой,

и будь здоров.

НАПУТСТВИЕ

КОЛЬ УДАЛОСЬ МНЕ ВАМ ПОМОЧЬ

И ПОЗАБАВИТЬ ВАС

ТО ПУСТЬ ТЕПЕРЬ КОСНЕТСЯ НОЧЬ

МОИХ УСТАЛЫХ ГЛАЗ.

НО ЕСЛИ Б СНОВА В ТИШИНЕ

ПРЕД ВАМИ Я ВОЗНИК

ТО ВОПРОШАЙТЕ ОБО МНЕ

ЛИШЬ У МОИХ ЖЕ КНИГ/

"""

ИЗ ПОЭТОВ ИРЛАНДИИ

УИЛЬЯМ БАТЛЕР ИЕЙТС

(1865-1939)

РАЗМЫШЛЕНИЯ

ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

I

Родовые усадьбы

В богатом доме, средь куртин в цвету,

Вблизи холмов, вблизи тенистой рощи,

Жизнь бьет ключом, отринув суету,

Лиясь, как дождь, пока достанет мощи,

Расплескиваясь, рвется в высоту,

Чредует формы посложней, попроще,

Меняясь в них, дабы ценой любой

Не стать машиною, не стать рабой.

Мечты! Но и Гомеру бы, похоже,

Не петь, коль скоро бы не знать ему

Мерцанья черных янтарей, - и все же

Привычно думать нашему уму

О раковинах на прибрежном ложе,

С отливом не вернувшихся во тьму

Глубин, что и они когда-то были

Наследственною мерой изобилий.

Жестокий человек и деловой

Назначил зодчим, столь же деловитым,

Исполнить в камне план заветный свой:

На диво всем потомкам-сибаритам

Воздвигнуть символ чести родовой.

Но от мышей спастись ли даже плитам?

Десятилетья минут - и, глядишь,

Наследник мраморов - всего лишь мышь.

Но что, коль этот парк, где крик павлинов

Ночной порой звучит среди террас,

И где Юнона, склепный свод покинув,

Богам лужаек зрима каждый час,

Где посреди древесных исполинов

Дается нам отдохновенье глаз

Что, если все, что здесь доступно въяве,

Замена нашей гордости и славе?

Что, если герб, взирающий с дверей,

Гнездо традиций, древних и упрямых,

Блуждание вдоль зал и галерей,

Портреты предков в золоченых рамах,

Достоинство семейных алтарей.

Покоящихся в вечных фимиамах

Что, если цели нет у них иной:

Заменой быть для гордости больной?

II

Мой дом

Седая древность башни и моста,

Старинный дом в кругу оград просторном,

Кремнистая земля;

Символика цветущего куста