Йорик сквозь дымку ночного туманавидит взнесенными в вышинуКрылатого Змея, Большого Фазана;видит своих детей и жену.По лоции зная любую преграду,призрак-корабль обходит мель,к Нью-Йорку, Сант-Яго и Ленинградувезет подарки дальних земель:уран и золото, нефть и мясо,вольфрам и азотную кислоту…«В ожиданье назначенного часасредь ангелов-рыб скольжу в темноту…»* * *Пушинку сажи взяв, как во сне,на ладонь, он стоит и смотрит косо:дремлю в редакции на окнечетыре чахлые сухороса.«Это самая странная из побед:больше сотни лет — попробуй-ка, выстой.Словно забрезжил дальний рассветнад пустыней, колючею и ершистой.Не падали бомбы, кровь не лилась,но все случилось, о чем мечтали:„республика“, греза народных масс,внезапно возникла из пара и стали.Но все так же киснуть должно молоко,а здания — в небо смотреть вершиной.Республика, да, — а разве легкоее распознать в державе машинной?»У окна стоит он с мыслью одной,глядит, не высказывая вопроса,как растут, как становятся всею странойчетыре чахлые сухороса.«В этой стране — колючки одни,в стране, где буйволу было и зебрепривольно пастись в далекие дни,где бушмены гордо шагали сквозь дебри,страх и сомнения отогнав,а нынче — истощены, плюгавы,последние лошади пьют из канави щиплют на пустошах чахлые травы…Сухоросы в чашечке на окне!Мы предали все, что хранили предки:смерчи над шахтами в нашей стране,кусты железа топорщат ветки,и чернокожие батракис трудом выползают из ям бетонных:так боязливые барсукигреются ранним утром на склонах.Под вечер в усталости тонет гнев,воздух последним гудком распорот, —победно рельсами загремев,катакомбы свои разверзает город».И вот журналисты, его гонцы,спешат с наказом, данным вдогонку:этой измены искать образцы,писать о них и снимать на пленку.И вот, наращивая быстроту,гудит ротатор от напряженья,черною краскою по листу —заголовки, фотоизображенья.Он рабочим становится быстро знако́м —одетым в комбинезоны и робы,получающим завтрак сухим пайкомпрямо из автоматной утробы.Тысячи тружеников страны,на работу спешащих, спины ссутулив,об этой измене узнать должныне покидая конторских стульев.* * *«Ушки, кру́жки, стружки…»* * *За семью дверями синедрионс сигарами сел в покойные кресла, —в полумрак погружен, созерцает онтанцовщиц нагие груди и чресла.— С кем этот Йорик-мэн заодно?— О, это жуткий тип! Между прочим,он популярен, конечно, нопланирует власть передать рабочим!Ситуация, без сомненья, глупа,раздумий не избежать гнетущих:силою молота и серпаон прельщает черных и неимущих!Однако — талант не должен пропасть.Именно так — не давайтесь диву —все эти годы мы держим власть.Предложим Йорику альтернативу:голову с плеч — и, в общем, концы;ну, а исправиться очень просто:убийства, девочки — и столбцыторгово-промышленного прироста!Ясно, ему и на ум не придетискать условия лучше, льготней:мы с ним по-братски поделим доход —он получит тридцатник от каждой сотни!Пусть пишет, что мы всегда на посту.Мене, текел…. Пусть изложит ясно,что серп и молот покорны кресту,что черные нам угрожают всечасно!* * *В дыме и смоге город исчез,застилая даль, стирая пейзажи,сквозь марлю воздуха льется с небесвеликолепный ливень сажи, —парит, перекатываясь во мгле,струится, препятствий не замечая;тысячелистые, виснут к землеветви чудовищного молочая.«Когда у выхода из киноВарраву полиция расстреляла,дамских платочков освященов крови злодея было немало.И в комнате ужаса виситего портрет; собой не владея,дамы, приняв безразличный вид,приезжают хотя бы взглянуть на злодея.Мемуары скупаются на корню,конкуренты, ясно, остались с носом.Вдове — или брату его — гонютысячу далдеров первым взносом!»Сажевый ливень льет на бетон,над площадью сеется базарной,налипает на жесть и на картон,оседает в кафе на деке гитарной.«Ушки, кру́жки, стружки,поросятки-чушки…»«Кроме хлеба, иных не обрел я святынь.Есть ли казнь, которой бы я не изведал?Из рук моих бомбу, Господи, вынь!Тебя я за тридцать далдеров предал!Ангела ждать ли я ныне могу,который теплой водой Каледонауврачует живущих с червем в мозгу,безжалостный рак изгонит из лона?Учитесь у мыши, бегущей сквозь тьму,находящей в любом лабиринте дорогу.Выгодно в этой игре кому,чтобы цифры росли от итога к итогу?Ушки, кру́жки, стружки,поросята-чушки,в клевере телятки,а в овсе лошадки…Это ли хлеб — для детей, для женыпреломленный? Или, согласно уставу,кровопролитье во имя войны?Я ребенка ращу — по какому праву?Следуя вековому обряду,военный корабль обходит мель,к Сант-Яго, Нью-Йорку и Ленинградувезет подарки дальних земель.Призрак-корабль… Беспощадно, ярозанесший атомную пращу…Которая ждет меня, Господа, кара?Для чего и зачем я ребенка ращу?Ушки, кру́жки, стружки,страшные игрушки,танки да эсминцы,морские пехотинцы,огонь прибрежных батарей,посты вокруг концлагерей,пусть детки вырастут скорей,но любят птичек и зверей.Солдата, втиснутого в костыли,как в клетку, — пусть видит грядущий историк:Равви, молитве моей внемли:за тридцать минет Тебя продал Йорик!Но пусть ни магнитная мина, ни рифЗемле не пророчат скорей кончины:ее не должен бессмысленный взрывисторгнуть из лона морской пучины!»