Вечный странник, или Падение Константинополя

К большому облегчению христиан, которые, как можно легко догадаться, не замешкались при отступлении, им предстал стоявший наготове резерв под командой Димитрия Палеолога и Николаса Гуделли.

Забравшись на палубу, император поднял забрало и посмотрел на флаг империи, который обвис на обрубке мачты, — день был безветренный. Вне зависимости от того, что он подумал и почувствовал, никто не увидел у него на лице неподобающего случаю выражения. Факт, не ведать которого он не мог: что на том рубеже навеки закончится история его империи, не поколебал его решимости и самообладания. Димитрию Палеологу, который, протянув руку, помог ему взобраться на борт, он сказал:

— Благодарю тебя, родич. Не будем терять веры в Бога. Открыть огонь.

Янычары, ошеломленные видом этого нового и неожиданного укрепления, хотели было отступить, но не смогли; напиравшие сзади колонны гнали их вперед. На краю рва шедшие первыми предприняли отчаянную попытку остановиться и спастись от неизбежного — и во множестве сорвались вниз, где их ждала та же судьба, что и ордынников: они превратились в недвижные комья, только в ярком облачении вместо бычьей шкуры или косматой кошмы.

С флангов полетели болты и камни; болты и камни полетели с верха стены; с галеры — шрапнель, и дребезг щитов правоверных напоминал дребезг пустых колесниц, проезжающих по улицам Помпея. Проклятия, молитвы, вопли, стоны, крики долетали лишь до ушей Всемилостивого. Разверстая пасть прожорливого чудища поглотила колонну с той же стремительностью, с какой Магомет гнал ее вперед от главного рва, — такой удачной оказалась новая линия обороны.

Еще один, последний, ужас. Когда ров уже был частично завален, христиане пустили в ход горшки с горючей жидкостью — вклад в оборону Иоганна Гранта — и принялись лить ее на корчащуюся толпу. Углубление тут же превратилось в пекло, а точнее, в печь, из которой удушающим облаком поплыл запах горелой человеческой плоти!

Осажденные возвеселились, и не без причины, — им с легкостью удалось отразить натиск неотразимого Цвета Правоверных, и в их боевом кличе даже появились ноты радости. Примерно в то же время некто соскочил со взмыленного коня, вскарабкался по неудобным ступеням на палубу галеры и передал императору донесение:

— Ваше величество, Иоганн Грант, наемник Минотль, Каристос, Лангаско и итальянец Джеромо все полегли. Влахерн в руках у турок, они двигаются в этом направлении. Орды на улицах. Я сам их видел, слышал треск дверей и крики женщин.

Константин трижды осенил себя крестом и склонил голову.

Джустиниани мертвенно побледнел и вскричал:

— Нам конец — конец! Все потеряно!

Голос его охрип, однако его все-таки услышали. Пыл ослабел и угас. Отважно сражавшиеся бойцы опустили руки и подхватили крик:

— Все потеряно! Враг прорвался, прорвался!

Нет сомнений, что мысли графа Корти устремились к прекрасной женщине, дожидавшейся его в часовне, однако он не потерял трезвости мысли.

— Ваше величество, — произнес он, — мои берберы ждут в резерве. Я возьму их и задержу турок, пока вы не соберете подкрепление со стен. Или… — он заколебался, — или я обеспечу вам проход к кораблям. Еще не поздно.

Да, время устроить побег императора еще оставалось. Берберы держали коней для него и Корти. Ему только и нужно было, что вскочить в седло и умчаться прочь. Да, искушение было велико. Желание жить неистребимо, особенно в том, кому не в чем себя упрекнуть. Император поднял голову и обратился к Джустиниани:

— Капитан, моя стража останется здесь. Чтобы удержать галеру, нужно поддерживать огонь во рву. А мы с вами выйдем врагу навстречу… — После этого он обратился к Корти: — Садитесь верхом, граф, привезите сюда Теофила Палеолога. Он на стенах между этими воротами и Селимбрией… Благородные христиане, — обратился он к окружившим его бойцам, — еще не все потеряно. Еще нет донесения от Бокьярди, который удерживает Адрианопольские ворота. Бежать от врага, не увидев его, постыдно. Нас еще многие сотни. Спустимся, построимся. Бог не попустит…

Тут Джустиниани громко вскрикнул и уронил топор. Стрела пронзила его металлическую перчатку, повредив кисть. Боль, судя по всему, была нестерпимой, он подался вперед, собираясь спрыгнуть с палубы. Константин воззвал к нему:

— Капитан, капитан!

— Позвольте, ваше величество, пойти перевязать рану.

— Куда, капитан?

— На мой корабль.

Император вскинул забрало — щеки его залились краской, а в сердце негодование боролось с недоумением.

— Нет, капитан, рана не может быть столь серьезна. И потом — как вы доберетесь до кораблей?

Джустиниани выглянул через борт галеры. Путь от ворот лежал между домами, примыкавшими к башням. В здание по правой стороне попало ядро одной из самых больших пушек Магомета, оставив рваный пролом. Туда капитан и указывал:

— Бог открыл этот путь, чтобы через него вошли турки. А я через него выйду.

Более он не задержался — спустился по ступеням и стремительно, едва ли не бегом скрылся в проеме.