Вечный свет

(Но почему? Почему из всех окружающих ужасов его так страшит именно каннибализм? Он и сам не знает. Когда-то давно, еще до того как он в первый раз попал в лечебницу, даже до того как он ушел из школы, кто-то показал ему жуткий американский комикс, один из тех, что были тогда популярны. Там была история, которая заканчивалась тем, что группа бродяг сидела вокруг костра и поедала человека. Было видно, что в огне на вертеле крутится человеческая голова и часть грудной клетки, а языки пламени лижут ребра. Но, что характерно, его это не сильно впечатлило. Он просто сказал «Буэ-э» и бросил эту гадость назад Вернону Тейлору, не доставив тому удовольствия своим огорчением. Он и не вспоминал об этом случае, до тех пор пока ему не исполнилось пятнадцать или шестнадцать и определенные вещи не начали вызывать ассоциации, которые вообще-то не должны были. Его вывернуло на крещении дочки его кузины Стефани, когда тетушка Мадж сказала: «Такая хорошенькая, так бы и съела». Его желудок ни с того ни с сего просто поднялся, и кусок торта, который он проглотил минуту назад, гейзером вырвался обратно. А потом был этот переулок за баром «Уимпи», куда сестра притащила его на двойное свидание играть роль застенчивого четвертого. Ее парень тогда устроил эту ерунду с «ам-ням-ням», жуя картофелину фри, которую его сестра держала в руках, и делая вид, что вместе с ней сжует и ее палец. Девчонка, которую выбрали ему в пару, очевидно, приглашенная из жалости, таращилась на него из-за толстенных очков, пока он блевал. «Ты психанутый», – выдала она и сбежала. Но стоило ему однажды заметить, насколько реклама еды похожа на кинопостеры, как камера запечатлевает хрустящие, золотистые пирожки «Финдус», а затем золотистую кожу Софи Лорен, он уже не мог этого забыть. Он не мог забыть схожесть мяса и человеческой плоти, не мог выбросить из головы мерзость желания, которое уничтожает то, чего жаждет, будет с наслаждением глодать, рвать, перемалывать, жевать и глотать. Был ли это он? Было ли это его желанием? Этого ли он хотел? Он так не думал, но как он мог это доказать? Он никогда не мог до конца отделаться от страха; и чем осторожнее он был, чем сильнее он старался избегать даже малейшего риска посмотреть на девушек как на еду, тем сильнее он чувствовал вину, тем сильнее начинал сомневаться в том, на что на самом деле способен. А затем в его памяти всплыла та страница из комиксов с человеческим барбекю, и его страх обрел форму. Все это смешалось и больше не отпускало его. Он был почти уверен, что не хочет никого есть. Он никогда никого не ел. Он никогда никого не кусал, никогда никого не облизывал и, если уж на то пошло, никогда никого не целовал. Но что с того? Он ворочал все это в голове снова и снова, до тех пор пока ему не захотелось кричать; он не мог быть уверен в том, что не представляет опасности.)