Вечный свет

В этот раз в Куинс-парк у них уставной перерыв. Томатно-сырный сэндвич с загнутыми краями, кофе с молоком в пластиковом стаканчике, папироса, выкуриваемая так жадно, что во время каждой затяжки слышно, как она укорачивается. Тревор разгадывает маленький кроссворд и закатывает глаза, глядя, как Бен дергается, мечется и украдкой бросает взгляды на небо, словно в серых складках прячется что-то, что он накликает на землю, если задержит взгляд слишком долго. Давай, поехали. Давай-давай. Они выезжают на маршрут. Движок всхрапывает, и вот они снова покачиваются между рядами кирпичных заборных столбов. Но в этот раз настроение движения изменилось. Поток уплотнился, просветы исчезли; свободное и плавное движение стало, по меньшей мере, вязким. На участке маршрута 36C у Мраморной арки машины стоят совсем вплотную, и Бену больше ничего не остается, кроме как ждать вместе с пассажирами на красном островке четырехполосного кольца. Шарообразный и заметно перебравший бизнесмен пробивается к автобусу между машинами, отвешивая преувеличенно виноватые поклоны водителям. Бип-бип. Фа-фа. Бен протягивает руку, но слон в полосатом костюме отпихивает ее, возможно, сильнее, чем планировал, и исчезает на втором этаже. Бен носит штаны детского размера. Выхлопные газы от окружающих машин прорываются внутрь через заднюю площадку. У их запаха есть вкус. Химический, горелый запах; почти что запах еды. Жареные ребрышки. Он поднимается наверх и продает жирдяю билет за пятьдесят пять пенсов, сдачу с которых тот рассыпает по полу. Поджаренный бочок. Бен не пытается подобрать монеты даже отвлечения ради. Никому больше ничего не нужно. Он возвращается вниз. Там тоже нечего делать. Он встает в свой кондукторский закуток у лестницы и барабанит пальцами по вертикальному хромированному поручню. Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь. Жареные ребрышки. Я не буду об этом думать. Шипящая кожа. Я не буду об этом думать. Жареные ребрышки. Прочь. Жир с руки капает в огонь, и тот стреляет. Ну пожалуйста, оставь меня; пожалуйста, пожалуйста. Жареные ребрышки. Заткнись.

Но он ведь думает об этом, разве нет? И стоит ему задуматься, его тактика уклонения рушится, и ему приходится вступить в спор, хоть он и знает, что ничего хорошего не выйдет; хоть он и устал от этого и сознает бесполезность всего, что он мог бы ответить этой заткнись заткнись картинке разрушенной, обожженной, покрытой волдырями, уродливой, зажаренной заткнись плоти. Вдалеке переключается светофор, и Тревору удается проползти вперед по Парк-лейн футов на пятьдесят. Деревья у границы парка молотят ветками воздух. Выхлопные газы ненадолго отступают, но вскоре отвоевывают свою позицию.

Так, – в голове у Бена раздается тоненький голос разума. Это все просто ужасно, но какое отношение это имеет к тебе?

Жареные ребрышки.

Ты ни разу не видел ничего такого, ведь так? Ни в жизни, ни даже в том фильме.

И тем не менее. Жареные ребрышки.

Но это ведь не взаправду. Ты всего лишь представляешь это.

Жареные ребрышки.

Это просто выдумка. Это все у тебя в голове.

Вот именно. Это все у тебя в голове.

И что с того?

Это все в голове у тебя, а не у кого-то другого. Это плод твоего воображения.

Нет, неправда. Я не хочу этого, я это ненавижу. Я хочу, чтобы эти мысли ушли.

Серьезно? Посмотри на этих людей. Посмотри на этого урода в костюме. Посмотри на эту девчонку в джинсовой куртке. Ты знаешь, на какую. У которой пуговки сейчас отлетят, хах. С большой грудью. Такую поди застегни. Да, вот на эту.

Заткнись.

Ты не хочешь, чтобы мысли ушли.

Нет, хочу.

Нет, не хочешь. Посмотри на него, на нее. По-твоему, они думают о таком? Конечно, нет. Это все ты и только ты. Ты злой человек; смотришь на них и думаешь о…

Заткнись заткнись