Вечный свет

Он был бы почти что рад, если бы страх набросился на него, если бы на этом все и закончилось. Если можно было бы как-то окончательно сдаться и позволить страху (как иронично) сгрызть его. Один добровольный шаг вперед, и со всем этим было бы покончено. Но так не получится. Его страх недостаточно существенный, чтобы его прикончить, он может лишь бесконечно держать его в своих тисках. (Но у него бывают дни и получше, хоть в плохие дни ему и сложно об этом вспомнить.) Теперь, когда на него смотрят в упор, страх дает слабину. На мгновение он распадается на составные части, как мрачная фигура в темной комнате, которая оказывается всего лишь кучей одежды на стуле. На мгновение будто меняется свет или что-то в этом роде, и Бен видит, что его монстр состоит всего лишь из древнего воспоминания о жуткой картинке из комикса, из подростковых переживаний о том, что значит хотеть кого-то, – из обычной неуверенности, развившейся в инфекцию. Словно открылось какое-то дальнее окно. Не в этой комнате и не в следующей, а где-то там, за поворотом в конце коридора, возможно, даже через площадку, в комнате на верхнем этаже его внутреннего дома распахнулась давно не открывавшаяся створка, и внутрь ворвался нежданный порыв воздуха. «Ох», – произносит какая-то крошечная часть Бена. «Жареные ребрышки?» – жалобно предлагает монстр. На секунду он почти готов рассмеяться.

Однако ужасающая правда в том, что такие периодические моменты просветления ему тоже знакомы. Они тоже – часть этого круговорота, знакомого топтания по кругу, часть его страха, и пользы от них едва ли много. И они совершенно точно не означают победу. Может, это очередные козни страха, а может, что-то еще. Они проходят, и сражение продолжается. И теперь, раз уж он все равно смотрит прямо на свой страх, Бен решает попробовать противоположную тактику и пытается парализовать его взглядом, пригвоздить к месту, заставить усохнуть, прежде чем страх успеет заново обрести форму и дать отпор. Если бы только это хоть раз сработало.

Между тем, пока автобус грохотал по длинному прямому отрезку Кэмберуэлл-Нью-роуд в сторону Уолворт-роуд и парка Кэмберуэлл, они подобрали кое-какой нежелательный груз – банду скинхедов, протопавших в тяжелых ботинках по лестнице на задней площадке и занявших всю переднюю часть верхнего яруса. Горластые школьники, садящиеся у парка или чуть дальше, чтобы доехать до Пэкхема, окидывают взглядом верхний этаж и благоразумно ретируются, но парочка из них со значками «Рок против расизма» выкрикивает что-то, стоит им благополучно очутиться на тротуаре. Вскоре почти весь верхний этаж оказывается под властью Британского движения, а вся остальная часть автобуса – тертые пенсионеры в конце второго этажа и разношерстная публика, заполонившая первый, – нервно ловит исходящие оттуда волны агрессии. Кроме Бена. У Бена, который протискивается сквозь толкучку на нижней площадке, по два раза дергает шнурок сигнала водителю и отпускает билеты в акробатических па, на уме совсем другое.

Что ты такое? Что ты такое на самом деле?

Ты знаешь.

Не знаю. И вообще, я не понимаю, с чего вообще я должен тебя бояться.

Ох, какой храбрец!

Я ведь ничего не сделал. Я никогда никого не ел, так? Ты всего лишь набор картинок у меня в голове.

Уверен?

Я могу просто посмотреть на эти ребрышки в огне. Давай, покажи мне, что у тебя есть.

Жареные ребрышки?

Ха! Ничего! Ты ничто, ты не материален, ты в буквальном смысле просто страх.

Жареные ребрышки.

Я смотрю прямо на тебя, и ты ничего не можешь сделать, не так ли?

Жареные ребрышки.

Ха-ха! И это все? Это ведь твой единственный фокус, да? Ты жалкий…

Тогда отвернись.

Что?

Если тебе ничего не угрожает, отвернись.

Я могу.

И отвернешься. Рано или поздно придется. Ты в безопасности, только пока пялишься на меня в упор. Но ты не можешь обездвижить меня навсегда. Ты моргнешь; вон у тебя уже устали глаза. Ты отведешь взгляд. И тогда…

Заткнись.

Храбрец Бен. Бесстрашный Бен. Бен-герой, чей разум жарится в аду, как барбекю.

Заткнись.