Вечный свет

Верн взял билет в ложу. С недавних пор обычные сиденья стали ему несколько тесноваты. Да и потом, цель сегодняшнего мероприятия не только презентовать новое здание оперного театра, но и представить премьеру, так почему бы не оценить и то и другое во всей красе? Когда раздается второй звонок, он терпеливо прокладывает себе путь по извилистому коридору, отделанному светлыми деревянными панелями, и находит свою дверь. О да, настоящая услада для глаз. Он купил место в небольшой изысканной секции у вертикальной перегородки, отделяющей другие изысканные секции, – настоящая голубятня богачей, наполненная тихим пощелкиванием и воркованием роскоши. Глубокий амфитеатр с местами для чуть менее состоятельных зрителей круто поднимается вверх, полукруг над полукругом. Будучи строителем – причем строителем, которому приходится иметь дело со всякой стариной и хитрой имитацией старины, Верн наслаждается тем, насколько кричаще новым выглядит все вокруг. Дерево светлое, свежее; золотая краска сияет, только что обожженные красные кирпичи и не претендуют на винтажность. Сам он предпочитает нарочитую современность, металл и стекло, как в его собственной квартире, но здесь все очень приятно, чудесная работа. И, угнездившись в комфортном широком кресле, пристроив руки на животе, он воспаряет над оркестром, в каком-нибудь метре от авансцены. Они все будут петь для него. Погасят свет, и он поглотит эту музыку.

Сразу становится понятно, что постановка очень хорошая. Верн не большой любитель Моцарта, ему по душе что-то более прямое и напористое, но в этой интерпретации «Женитьбы Фигаро» легкость и сложность истории прекрасно переплетаются между собой. Это постельный фарс и история о настоящей любви; там есть и прыжки из окна, и тягостное искупление; это просто баловство, но зрителю следует относиться к любовным приключениям слуг так же серьезно, как к романам графов и графинь. Дурачество сменяется трогательностью и наоборот, а золотистые струны, дрожащие у Верна под ногами под руководством дирижера в белом фраке, создают тот самый подходящий звук для переменчивого характера этой истории. В целом радостно, но немного грустно! – говорят скрипки. В целом грустно, но немного радостно! – вторят виолончели. Что бы вы ни чувствовали, – вступают духовые, – вы все поймете правильно. Скрипки уточняют: Но все может измениться! И духовые соглашаются: Все может измениться!

Слуга Фигаро – хитрый, юркий, красивый, курчавый бас – кривляется и скачет по ступенькам. Камеристка Сюзанна, его невеста, – сдержанное сопрано – на вкус Верна худовата, но, бесспорно, очаровательна. Их хозяина играет баритон из Германии, и у него очень хорошо получается передать мрачный, едкий сарказм графа. В его позабытой жене чувствуется основательность старой школы, и сцена, где она надрывно вздыхает среди простыней, доставляет Верну большое удовольствие. Но все четверо играют как следует: не просто перемещаются с точки на точку и механически работают голосовыми связками, как делали некоторые известные артисты, когда Верн попадал на их выступления. У всех живые и экспрессивные лица, все остроумны. Все исполняют партии откуда-то из глубины этой истории о том, как граф, гордо упразднивший право первой ночи в своих владениях, теперь хочет вернуть его назад, чтобы добраться до Сюзанны в ее брачную ночь. Смех, возмущение и страх преследуют друг друга во время хоровых партий, когда они гармонизируют свои разногласия, обыгрывают технические сложности с такой легкостью, словно, улыбаясь, стряхивают соринку с рукава. Великолепно. Мастерски. А декорации, словно отдельный комплимент Верну, очень напоминают архитектуру его лондонских домов, сведенных к линиям, плоскостям и свободным пространствам.