Вечный свет

Они практически не знают друг друга. Как часто они встречались до того, как он заболел? Один? Два раза в год? Слышал, что у нее все в порядке; немного помог с начальным капиталом для небольшой империи развлекательных центров в Тэмзмид и Медуэй; почувствовал некоторую гордость за то, что в ней, похоже, есть предпринимательская жилка; по правде говоря, был вынужден перепроверять имена ее детей, когда подписывал рождественские открытки. А потом все рухнуло, бизнес пошел ко дну, и на поверхность всплыла целая куча долгов компании. Ему не следовало брать столько займов. Сейчас, конечно, легко сказать, но он-то знает, что, если бы подъем продолжился, он бы скорее живьем себя съел, чем упустил хоть что-то. Так он разорился. И следом за этим оказался на больничной койке в Сент-Томас – даже не в частной палате – после срочного тройного шунтирования, а над ним с хмурым взглядом нависала Бекки. «Я забираю тебя домой, – сказала она. – Так больше нельзя, слышишь? Ты посмотри, в каком ты состоянии!» – и показала на сто сорок килограммов перекроенного тела, из которого торчали капельницы и дренажи.

Он провел целый год под крышей Бекки в Фавершеме, лишенный возможности положить в рот что-то хотя бы отдаленно вкусное, вынужденный начинать каждый день с мерзейшего отвара ростков пшеницы, который она сама пьет каждый день вместо завтрака, чтобы побороть наследственность и сохранить сорок четвертый размер одежды, – он действительно стал намного стройнее. И это мягко говоря. Теперь он просто рисунок из линий, диаграмма прежнего себя: длинный, пузатый, сгорбившийся, вынужденно нарядившийся в повседневную одежду, потому что все его старые костюмы висят на нем, как мешок. Призрак в брюках для гольфа. И он отнюдь не чувствует себя прекрасно. С каркаса убрали лишний вес, но сам каркас ноет и болит. Он, пошатываясь, ходит по дому с палочками, а мальчишки Бекки в трениках носятся мимо него туда-сюда: дополнительные занятия по математике, сквош, пейнтбол, массовые убийства на игровой приставке. Неужели Бекки заставила его пройти через такое преображение из любви? Судя по выражению лица, с которым она вглядывается в дорогу, – не похоже. Ей, скорее, движет раздражающее чувство ответственности или даже стыда за то, что кто-то из связанных с ней людей мог так чудовищно извратить подтянутый образ, продажей которого она занимается.

Vissi d’arte, vissi d’amore, поет Дама Кири. Я жила ради искусства, я жила ради любви. Не так чарующе, как Каллас, но тоже чертовски хорошо. Внушительная женщина, с настоящей фигурой. Non feci mai male ad anima viva. Я не делала зла ни одной живой душе. Вдоль шоссе А20 Лондон, как обычно, расправляет свои сложенные крылья. Шире, чем раньше, охватывая кучу пригородных новостроек, возведенных в стиле, который в новом веке, пожалуй, станет стандартом английского градостроительства. Халтурные разноцветные коробочки. Небольшие участки деревянной обшивки; грязно-оранжевые панели; вставки из зеленого стекла; ярко-голубые панели. Опять деревянная обшивка. Игрушечный конструктор, который тем не менее вполне сочетается с лондонским смогом, кирпичом и лепниной, стеклом и цементом – теперь изрядно изношенными, но когда-то служившими обещанием новых времен, когда Верн сам еще был новым. Лондон ни с чем не спутать; и на светофорах и перекрестках Верн глазеет на город сквозь тонированные стекла. Глазеет жадно – да, именно так – словно его жизнь все еще была где-то там, не ликвидирована, не продана конкурентам, не роздана кредиторам невыносимо безжалостными бухгалтерами Бекки. Он представляет, как на следующем светофоре откроет дверь и совершит крайне медленный побег домой. Но это все уже в прошлом. На сороковом этаже элитного комплекса его больше не ждет кровать супер-кинг-сайз, каждый день заново застеленная свежими простынями из египетского хлопка.

Из Элтема в Кэтфорд. Из Кэтфорда в Бексфорд. Из Бексфорда (без остановок) в Левишем, а там…

– Что это? – спрашивает Верн, когда они заезжают на парковку нового стадиона «Ден». – Ты же не собираешься тащить меня на футбол?

– Я подумала, что тебе надо развеяться. Ты так хорошо со всем справлялся в этом году.

Хорошо справлялся? Сколько же, она думает, ему лет? У нее что, где-то есть график его поведения, такой же, какой она повесила на холодильнике для своих мальчишек? Десять золотых звездочек, и можно пойти на картинг. Скинь шестьдесят килограммов, и вот тебе гребаный Миллуолл. В этом доме все занимаются спортом, как будто с человеческим телом нельзя сделать ничего другого, кроме как постоянно швырять его в пространстве.

– Я не высижу полтора часа.

– Не переживай. Они продают вип-билеты, так матч можно смотреть из конференц-зала. Я взяла нам два таких.

– А где этот зал?

– Я думаю, на самом верху.

– Я туда не поднимусь.

– Тут есть лифты, – говорит она. – Я проверяла. А еще перед игрой подают обед, если тебя это утешит. – В голосе Бекки звучат резкие нотки.

– М-м-м, ну ладно.