Вечный воин

В Сирмий зашел только Атилла со своей свитой и охраной. Все остальные расположились на полях и лугах вокруг города, иначе бы оставшиеся горожане позавидовали ушедшим. В большом каменном двухэтажном доме бывшего градоначальника устроили пир, на который пригласили избранных. Я был очень удивлен, когда позвали и меня, причем место предложили всего через два человека от шаньюя, рядом с одним из старших его командиров Эдеконом, сидевшим слева от Атиллы, гунном-монголоидом, который, как мне показалось, был почти одинаков в длину и ширину и, если бы не короткие кривые ноги, казался ожившим каменным истуканом, которых ставили скифы на могилах своих вождей. Предводитель гуннов и расположившиеся справа и слева от него Онегез и Орест на римский манер возлежали на клиниях перед столом, а все остальные сидели на пятках, и пищу перед ними ставили на ковры, которыми выстелили мраморный пол. У меня пока плохо получается сидеть так, хотя учусь старательно. С волками жить — по-волчьи сидеть. Когда становится невмоготу, сажусь боком, вытянув ноги назад. Повернуть их подошвами к сотрапезникам считается смертельным оскорблением. Сказать, что все присутствующие, включая грека и римлянина, удивились, увидев меня на пиру да еще посаженным так высоко — ничего не сказать. Если гунны тихо перешептывались, пытаясь узнать, кто я такой, то Онегез спросил у Атиллы. Наверное, решил, что я новый фаворит. Я не слышал, что ответил предводитель гуннов, но грек сразу успокоился. Орест тоже не услышал, переспросил. Ответ и ему понравился, так что мне можно не опасаться дворцовых интриг.

Пили вино, красное и белое, и медовуху, которую, как мне сказали, делают оседлые подданные шаньюя. Напитки разносили в больших глиняных корчагах и разливали деревянными черпаками бывшие рабы градоначальника, а теперь Атиллы. Еду приносили на больших бронзовых подносах, которые ставили по одному на несколько пирующих. Ели мы конину, говядину, свинину, гусей, уток, кур и еще каких-то более мелких птиц, может быть, голубей. Никаких каш или супов, никакой зелени, никакого хлеба. Я сразу вспомнил монгольский обычай и обмакнул палец в первую чашу с вином и стряхнул капли на ковер в дар богам. Увидев это, соседи-гунны радостно загомонили и повторили за мной. После того, как я взял большой кусок говядины и начал есть, обрезая мясо ножом перед губами, Эдекон, делавший точно так же, довольно гмыкнул набитым ртом и по-дружески ткнул меня локтем в бок. Это, наверное, обозначало, что меня приняли в стаю. Хоть я и не похож на истинного гунна, но и среди них попадались разные, даже больше похожие на римлян, чем коренные жители империи. Веду себя по понятиям — значит, свой.

Пьянка продолжалась три дня, причем без перерывов. Кто-то обрубался и спал прямо в «банкетном» зале, кто-то успевал добраться до какой-нибудь другой комнаты большого дома и ложился там в лучшем случае на кровать, кто-то падал в коридоре или во дворе по пути в сортир, а потом просыпались и продолжали пить и есть. Подозреваю, что это самый верный способ сплочения коллектива. Когда видел коллег, опустившимися до скотского состояния, и они таким же — тебя, начинаете чувствовать себя одним стадом. Не помню уже, в какой из дней мы сидели с Эдеконом в обнимку, и он, похлопывая меня по плечу, предложил перейти в его отряд. Я согласился, потому что надоело быть охранником.

— Атилла! Я забираю этого парня в свой отряд! — крикнул пьянющий Эдекон своему не менее пьянющему шаньюю.

— Забирай! — небрежно махнул рукой предводитель гуннов, а затем искренне проорал остальным пировавшим: — Можете брать всё, что хотите! Мне для вас ничего не жалко!

Они поняли правильно и взяли еще по куску мяса.

7