Вечный воин

Я направил либурну к наветренному борту, чтобы прижималась к корбиту, и приказал опустить парус. По инерции галера врезалась в правую скулу «круглого» корабля между двумя якорными канатами. Матрос с распущенными, длинными, черными волосами, вышедший на полубак, чтобы, наверное, узнать, кто мы и какого черта премся на них, чуть не упал, после чего побежал в кормовую часть судна. Либурна, яростно скрипя скулой о борт корбита, сдирая с него смолу, прошла вперед, оборвав якорный канат, и, благодаря, в том числе, двум «кошкам», которыми мои рулевые правого борта успели зацепиться за его планширь, остановилась форштевнем, напоминающим верхней частью гусиную голову с короткой шеей и длинным клювом, почти напротив деревянной кабины, стоявшей на главной палубе в кормовой части. Сразу пять матросов на нем кинулись перерубать веревки, прикрепленные к «кошкам». Я выстрелил в ближнего из лука. Стрела попала ему в висок, пронзила череп насквозь и застряла. Большая часть стрелы с оперением торчала выше левого уха, меньшая с окровавленным наконечником — выше правого, напоминая антенны. Матрос повернул голову, посмотрел на меня обиженно, словно я отвесил ему подзатыльник. Затем, видать, понял, что случилось, побежал к противоположному борту. Я давно подозревал, что у некоторых мозг — лишний орган, никак не связанный с живучестью. За продырявленным рванули и остальные. В это время матрос, стоявший возле жаровни, которая завалилась во время удара либурны о корбит, и коптящие угли рассыпались по палубе, а часть свалилась в трюм, уже поджег все факелы и побежал к носовой части, чтобы начать оттуда, а два рулевых с левого борта подтягивали лодку, которую мы буксировали на бакштове. Я спустился в нее последним, когда либурна в носовой части уже полыхала.

Рулевые и поджигатель заняли места на веслах, а я сел на кормовую банку, чтобы рулить, хотя было свободное весло. Не барское это дело — веслами махать. Мы быстро отгребли от корбита, который уже занялся от полыхающей либурны, после чего я повернул против ветра, на марсильяну, которая дрейфовала кабельтовых в пяти от нас. В лодке волны казались намного выше. Они бились о форштевень, и холодные соленые брызги сыпались на спины гребцов, а некоторые долетали до меня. Воды на дне лодки становилось все больше, и вскоре покрыла мои ступни, обутые в сандалии. Я уже подумывал, не пора ли начать вычерпывать ее? К счастью, грести пришлось не долго.

Когда я поднялся на полуют марсильяны, то показалось, что полыхает вся бухта у мыса Меркурия. Большую часть «круглых» судов сорвало с якорей, и они начали дрейфовать к берегу, наваливаясь и поджигая другие, если это не сделали наши брандеры, а потом вместе двигались дальше, пока их не прижимало к берегу. Пламя с них перекидывалось на галеры. Впрочем, к тому времени часть галер уже полыхала, подожженная отрядом Гентона. Его самого быстро везли к марсильяне на восьмивесельной лодке, которая резво подпрыгивала на волнах, поднимая фонтаны брызг. Вместе с ней к нам плыли и другие лодки с экипажами брандеров.

Поднявшись по штормтрапу на марсильяну, младший сын правителя вандалов первым делом заявил с юношеским восторгом, будто начистил рыло пацану года на три старше:

— Они на всю жизнь запомнят, как нападать на нас!

Я не стал говорить ему, что восточные римляне не забудут и лет через пятьдесят-шестьдесят вернутся и рассчитаются сполна, потому что принесшего весть о надвигающейся беде ненавидят больше, чем саму беду.

81

Наша брандерная атака оказалась на удивление удачной. Были уничтожены почти все «круглые» суда римлян и около семисот галер. Поскольку народ сейчас верит во всякие приметы, эту неудачу сочли божьим указанием: вандалов не замать! Римляне два дня посидели в каструмах, ожидая, не будет ли сухопутной атаки, а потом в четыре дня на оставшихся судах переправились на Сицилию, а с нее отправились по домам. Гейзерих приказал не мешать им, хотя последнюю партию вандалы уж точно могли бы разбить. Освободили римляне и захваченную Сардинию. Их сухопутная армия, шедшая к Карфагену из Египта, развернулась и быстрым маршем вернулась восвояси. В итоге всё, завоеванное римлянами в начале военной кампании, вернулось к вандалам без боя. Василиск, командовавший объединенной армией двух империй, по возвращению в Константинополь несколько дней прятался в храме, чтобы не быть растерзанным разгневанной толпой, после чего оказался в ссылке. Император Лев Первый заявил, что больше не хочет видеть Василиска живым, но и убивать зятя тоже не желает. Ему было из-за чего сердиться. До нас дошли слухи, что на эту операцию восточно-римский император потратил сорок тонн золота. Некуда ему было деньги девать!