Вечный всадник

— Куда? — загадочно улыбнулся цыганенок. — Скоро узнаете из газет!

Знакомые и друзья разворачивали газеты, искали там сообщений о Ляле, некоторые думали, что ему под силу сигануть даже в космос, но центральная печать безмолвствовала. Наконец на имя одного из учителей пришел пакет с газетой из далекого города Усть-Кут. В газете писали, что бригада строителей местного СМУ намного раньше времени сдала важный бамовский объект и среди других отличившихся строителей значилось имя Ляли.

Ляля обосновался в городе на Лене, жил там в общежитии без особой надежды скоро получить квартиру. Отдельную площадь давали семейным людям. А у Ляли не было ни жены, ни даже невесты. Летом он попробовал ухаживать за черноглазой, похожей на цыганку, студенткой из строительного отряда, но безуспешно. Студентка жила в большой десятиместной палатке, на брезентовой стенке которой мелом была выведена непонятная ему надпись: «Хилтон». Студентка объяснила Ляле, что это они написали для юмора, для иронии, что «Хилтон» — это знаменитая фирма, имеющая самые шикарные гостиницы во многих столицах мира. Ляля не понял, что здесь смешного, но то, что студентка только кажется цыганкой и что у нее жених в автодорожном институте, он уразумел. Ляля знал, что есть у них на громадной стройке ГрузБАМ, АрмБАМ, но переживал, что нет ЦыганБАМа, где он мог бы найти себе невесту-цыганку. День занимала работа, а вечером сжимала сердце тоска, и Ляля шел в железнодорожный ресторан, где было меньше горожан и больше командированных, и садился за стол к приезжим. Осмелев, он торжественно говорил, что у него сегодня родился сын, и просил соседей по столу отметить вместе с ним это радостное событие. Соседи всегда верили ему, желая счастья и Ляле, и его жене, и его сыну. У Ляли выступали на глазах слезы то ли от счастья, то ли от горести, он обнимал соседей и уходил в общежитие зареванный. Но когда тоска сжимала сердце, неодолимо разрывала душу, он иногда становился злым. Однажды, находясь в таком состоянии, он схватил за обшлаг пиджака какого-то приезжего — видного и гладко выбритого человека — и закричал на весь ресторан: «Чистеньким отсюда хочешь уехать, чистеньким? А я тебя сейчас в грязи вываляю!» — «Попробуй», — спокойно ответил человек и прямо посмотрел ему в глаза. В этот момент руководитель ресторанного оркестра объявил, что в ресторане ужинает группа артистов — участников фестиваля «Огни магистрали». Все зааплодировали. Что-то знакомое уловил Ляля в чертах человека и отпустил пиджак. «Ты… Ты Камо играл? — спросил Ляля. — И цыгана? А? Тебя еще засекли плетью, тебя?» «Меня», — улыбнулся человек, и слезы брызнули из глаз Ляли, он приник к груди артиста и как цыган цыгану рассказывал ему о том, что нет у него жены-цыганки, а без такой жены не видать ему полного счастья на этом свете.

Артист уехал, подарив Ляле свою визитную карточку. «Смотрите, артист мне подарил, — хвастался Ляля товарищам. — И на прощанье мне сказал: «Не унывай, Ляля, еще встретишь любовь!» И Ляля не расставался со своей мечтой, откладывая деньги на покупку золота. Он думал, что когда встретит свою цыганку, то смело придет к ее отцу, тот увидит, сколько у него золота, поймет, что перед ним надежный человек, и отдаст ему в жены свою дочь. Пусть цыган бедно одет, пусть не имеет крыши над головой, но если у него много золота, то он желанный жених в цыганской семье. Таков старинный обычай, Ляля знал его и копил деньги, видя во сне и слитки золота, и прекрасную цыганку, поющую и улыбающуюся только ему одному. Однажды, будучи на вокзале, забежал Ляля за болгарскими сигаретами в вагон-ресторан стоящего на пути поезда Лена — Москва и столкнулся в дверях с проводницей.

— Куда лезешь? Не видишь ничего! — не очень ласково, но и не очень грубо сказала она и, вероятно, как-то особенно посмотрела на него, так посмотрела, что Ляля остановился и, забыв про сигареты, глядел на нее и молчал, пока не отошел поезд.