Вечный всадник

Не цыганкой она была и с виду неказистая. Но взгляд ее запал ему в душу, и на обратном пути он уже встречал ее у того же вагона, а она, увидев Лялю, заулыбалась и приветливо помахала ему флажком. И снова они ни о чем толком не поговорили, только улыбались, одаривая друг друга теплыми взглядами. А через два рейса она сошла в Усть-Куте. Было воскресенье, и они до вечера гуляли по берегу Лены. Река в этом месте была неширокой и холодной, особых эмоций не вызывала, как и окаймляющая ее на противоположном берегу негустая растительность. А городской берег был очищен от леса и на площадке у клуба моряков запружен вместительными японскими контейнерами и грузовиками фирмы «Като». Но Ляле в этот день все казалось прекрасным — и река, и леса, и контейнеры. Он забыл о тяжелом труде строителя БАМа, за который хорошо платят, но он стоит этого, а может, даже большего, забыл о неуютном общежитии, об однообразной нехитрой кормежке, о том, что сильно изменился здесь, огрубел, даже, видимо, одичал немного, несмотря на то что к ним на БАМ бесконечным потоком двигались эстрадные бригады. Ляля казался себе интересным, умным и благородным принцем, идущим под руку с не менее прекрасной королевой, которую он готов перенести через любую лужу и вырвать на ее пути любую корягу. Он узнал, что юную королеву зовут Верой, что отца она не знала, а мать оставила ее на попечение бабушки и укатила с молодым мужем куда-то на Север. Первое время мама писала, а потом и письма перестали приходить, и где живет она, и жива ли, Вера не ведает, но если бы мать вернулась, то она бы ее простила и даже ухаживала за ней, но она, Вера, хотя с виду и слабенькая, но гордая и ни за что не станет разыскивать ее сама. Пусть нелегко ей, но она уже привыкла жить одна, в дороге забываешься, люди вокруг, хотя и разные, и порой такое говорят, что от обиды тянет разреветься. Ляля хотел сказать, что у них похожие судьбы и он тоже одинок, но вдруг почему-то стал хвалить свою маму, говорить, какая она нежная и ласковая и как она любит его, и ей наверняка понравится Вера, так как мама обожает скромных и послушных девушек. Вера заулыбалась и поспешила на вокзал, встречным поездом она уезжала на свою станцию Лена. Но поезд запаздывал, и они целый час целовались на перроне. Вера уехала, и вскоре Ляля почувствовал, что не может жить без нее, и подумал, что, наверно, ей без него тоже будет трудно. Они взяли отпуск и поехали отдыхать к южному морю. Ляля ликовал от радости и лишь однажды зло вымолвил: «Вернусь домой и пойду к своей жене-цыганке!» А Вера поверила ему и испугалась: «Твоя воля, Ляля, но как же я теперь жить буду?» Ляля ничего не ответил, а утром целовал ее без конца и края, они даже не пошли на пляж. Ляля все целовал ее и говорил: «Пошутил я, нет у меня никакой жены-цыганки и не будет! Ты — моя единственная жена!» — «Я?!» — не поверила Вера и прижалась к нему всем телом. А он вдруг заплакал и, целуя ее, говорил сквозь слезы: «Нет и не будет цыганки. Ты у меня одна!» Вера усомнилась в его словах, глядя на молодых и красивых девушек, щеголяющих на курорте модными нарядами. Он заметил это и сказал: «Куда смотришь, Вера, смотри на небо, на горы, на худой конец на меня смотри, или я тебе не нравлюсь?» — «Нравишься, Лялечка, — щебетала она в ответ. — Я без тебя жить не смогу, не смогу, это точно, я уж много думала, а горы красивые, и небо, но когда ты рядом!»

И тут решил Ляля, что не нужно ему больше копить деньги на золото, не будет у него жены-цыганки, а будет Вера, и не в золоте счастье, а в человеке. Нашел Ляля место, где фарцовщики торгуют импортными тряпками, одел Веру по всей фирме и себя не забыл. «А теперь поедем в Мареничи, — сказал он ей, — там живут мои друзья. И пусть они не цыгане, но я им своей жизнью обязан!»

Обещал Ляля отблагодарить друзей и сдержал слово. Снял на весь вечер ресторан и пригласил туда врачей и сестер из больницы, учителей и других знакомых.

Вера счастливая и смущенная сидела в центре зала, а у Ляли горели глаза при виде полных столов — пусть люди знают, что Ляля стал настоящим человеком, честно зарабатывает деньги, может достойно угостить своих друзей. И он не один — у него есть хорошая жена и будут хорошие дети. Главный врач поднял тост за Лялю и его жену, все закричали «горько-о-о!», а у Ляли вдруг заныло сердце: «Что же это получилось?! Жена-то у меня не цыганка!» Сразу поблекли лица друзей, потускнела большая люстра, висевшая над столами, и почудилось, что жизнь пошла совсем не в ту сторону. «Надо немедленно прекратить это страшное, никому не нужное веселье!» — подумал Ляля. Он вышел в центр зала, поднял руки, гневным взглядом окинул Веру, их взгляды встретились. На Лялю смотрели добрые, наивные глаза, они улыбались ему, и сердце у Ляли снова екнуло, как во время их первой встречи, опустились вниз руки, и он виновато замотал головой:

— С ума я сошел. Счастье пришло, а я… Эх, «ехал цыган по селу верхом, видит, девушка идет с ведром…». А ну, выходи плясать, чавелы! «Посмотрел — в ведре том нет воды. Знать, ему не миновать беды!»