Вечный Жид

Шипение за дверью усилилось, и сквозь металл прорвался вдруг хищный голубой язык.

— Вот и жало вашего х у ё в о г о дракона, Кун-фу, — сказал Станислав Гагарин. — Они режут дверь автогеном!

ВЕРНЫЙ ЖИД, ИЛИ ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЛАЗАРЯ Звено десятое

I

Тринадцатого февраля, в субботу, приехал Полянский.

Три недели д о с т а в а л он Станислава Гагарина по телефону. Анатолий Филиппович вознамерился написать приключенческий боевик «Двойной шантаж», поставив в основу сюжета бандитский захват Федотовой и ее головорезами Российского творческого объединения «Отечество».

— Слава, послушай, — говорил писателю его коллега и даже бывший советник, осуществлявший связь с министерством обороны, когда им руководили Язов и Ачалов, и, в частности, познакомивший издателя с десантными генералами Лебедем и Грачевым, — я обязан узнать историю федотовского п у т ч а из первых уст, от тебя, то есть. Приезжай ко мне на Флотскую, я заварю чаю покрепче, включу магнитофон и стану тебя писать…

Но с визитом на улицу Флотскую не получалось. Держали приключения в преисподней, нервная, как на фронте, работа в Одинцове, приковывал к стулу «Вечный Жид», куда писатель, лихорадочно торопясь — а вдруг убьют в таинственном туннеле? — заносил впечатления от общения с пророками, вождем и Зодчим Мира.

Наконец, Станислав Гагарин сказал Полянскому телефон, но тот все ныл по поводу загоревшегося желания написать о приключениях Папы Стива роман, и отсутствия, увы, стержневого материала.

— Вот что, Толя… Приезжай-ка лучше ты ко мне. Подышишь лесным воздухом, а магнитофон и у меня найдется.

Поскольку Полянский никогда у Станислава Гагарина не был, последний встречал его на перроне в Перхушкове.

Едва они поздоровались, Анатолий Филиппович спросил:

— Напомни мне любимое твое слово… Как ты их, мудаков, называешь? Ах да! Ломехузы… Вот-вот! Вчера я был у Борового. Вот он и есть, оказывается, подлинный, без подделки, настоящий л о м е х у з а!

А дело было так. На некоем конгрессе познакомился Полянский с Константином Натановичем Боровым, крупным ж у к о м из биржевых свеженапеченных д е р ь м о к р а т и е й экономических бандитов, недавно пересевшим в седло новой кобылы по кличке Политика.

Натаныч Боровой во всю распинался с трибуны за русское национальное искусство, ратовал за подъем настоящей культуры, сидел потом рядом с письме́нником, ласково звал к себе, обещал любую поддержку.

Толя-наивняга, водивший Папу Стива во время оно к краснобаю Руцкому — получили тогда сочинители от фуя уши, наивный Толя клюнул на крючок и подался к Боровому на в с т р е ч а н к у.

Была, была у Филиппыча тайная мысль облагодетельствовать Папу Стива, пробудить у хищника Борового меценатское чувство.

Как знать, авось, и подкинет Станиславу Гагарину пару-тройку миллионных десятков, купит председателю бумаги на «Ратные приключения», ведь в одном из томов, уничтоженных Федотовой, застрял и Полянского «Взрыв», отличная повесть из афганской войны.

— И ты знаешь, что сказал мне Натаныч Боровой? — говорил Полянский, когда шли они на Власиху зимней лесной тропинкой. — Понятий спонсорства, меценатства, благотворения в бизнесе нет… Это понятие с о в к о в о е, его русские ленивые дебилы сочинили!

— Так и сказал?

— Форменным образом! Но если вашему Станиславу Гагарину нужен богатый х о з я и н, такого хозяина мы ему найдем. А Станислав Гагарин будет у него менеджером, управляющим, значит.

— И заставят меня печатать Кристи и Чейза, Тарзана и Анжелику, «Сексуальные анекдоты», «Пособие для педерастов», а также «Луку Мудищева», как шедевр русской классики, — спокойно проговорил Станислав Гагарин, на иное отношение а к у л ы Борового к  р у с с к о й литературе председатель и не рассчитывал, он хорошо знал, кто такой Константин Натаныч. — Спрос, мол, и рынок определяют тематику изданий. И тебе, Толяша, в таком издательстве печататься н е п р о х а н ж е. Не нужен ты н а т а н ы ч а м, милок.

— Я ему толкую: а как же Станиславу Гагарину дело развернуть? Пусть в банк идет, ссуду получает, маркетингом, то бишь спекуляцией займется… А ваши громкие слова на конгрессе, призывы помогать культуре? Это, мол, только политика, дорогой Анатолий Филиппович, отвечает сей л о м е х у з а. Мало чего с высокой трибуны не скажешь… Ложь в политике — первейший прием, дорогой мистер Полянский. Плюнул я на Борового, мысленно, конечно, и ушел.

— Теперь напиши горький мемуар на манер Пешкова: «Мое интервью с миллионером», — подначил товарища Станислав Гагарин.

— Сволочи они, нувориши, хапуги и подонки, — ругался в лесном воздухе Полянский. — Выходит, что я именно их, гадов, в Белом Доме защищал?

За обедом, когда большая часть гагаринской исповеди легла уже на ленту, Полянский с горькой бравадой, где значительную часть составляла обида, сказал:

— Шикарную мне днями к с и в у передали. Диплом защитника Белого Дома. Отличие теперь имею и привилегию. Когда всех д е р ь м о к р а т о в как предателей России прижмут к ногтю, меня на фонаре повесят первым.

II

Автогеном резали в двери круглое окошко.