Вечный Жид

«Затем швырнут гранату, другую, — обреченно подумал Станислав Гагарин. — И туши свет… Размажут по стенке, собирать будет нечего».

Прочитавшие его мысль пророки опасливо переглянулись и сместились к двери в чуланчик, в котором при желании могли бы втиснуться оба, да и для товарища Сталина с писателем нашлось бы местечко.

«Пули дверь не берут, — продолжал лихорадочно соображать писатель. — Но едва появится автогенная щель, можно звездануть через нее по тем фраерам, что добираются к нам столь изощренной методой. Из к а л а ш н и к а  и врезать!»

Соглашаясь с ним, Магомет и Конфуций приподняли стволы автоматов.

«И снова зло! — горестно констатировал Станислав Гагарин. — Снова смерть, желание настичь и обязательно уничтожить себе подобных… Знают ли они, кто рвется к нам, загнанным в западню, с автогеном — у них, поди, и похлеще имеется что — об истинной миссии тех, кого гонят сквозь подземелье? Ведь мы находимся здесь, чтобы сорвать покушение на якобы любимого ими, якобы в с е н а р о д н о назначенного россиянами президента… Разумеется, не знают, кто мы на деле, нет. Для тех парней, что за дверью, мы исчадия ада, кровавые террористы, фанатики и мафиози. Но почему безмолвствует вождь? Надо ведь действовать как-то…»

— Товарищ Сталин не торопится, понимаешь, — ухмыльнулся в усы Иосиф Виссарионович и озорно подмигнул сочинителю. — Товарищ Сталин наблюдает… События только развиваются, понимаешь! Вы разве ничего не слышите, дорогой партайгеноссе?

Писатель напряг слух. Поначалу ничего, кроме свистящего шипа пламени, вырывающегося из автогенного резака, Папа Стив не расслышал. Затем пришел посторонний шум. Поначалу звук был неясен, но вскоре Станислав Гагарин явственно различил: по лифтовой шахте движется кабина.

Положив для себя необходимость исследовать в романе «Вечный Жид» всесторонне категорию зла, Станислав Гагарин просмотрел немало авторов Древнего, Среднего и Нового времени, от Геродота и Тацита до Эриха Фромма и Иоанна Ладожского, хотя последнему л о м е х у з ы, окружившие патриарха, запретили печататься в церковных изданиях.

Помнится, сочинителя потряс еретически прямой вопрос Блаженного Августина, с которого начиналась его знаменитая «De Libero Arbitrio» — О свободе воли — ее так любил цитировать покойный отец Мартин, с ним Папа Стив не раз обсуждал противоречивую сущность упомянутой категории.

Святой Августин вопрошает:

— Скажи, пожалуйста, не Бог ли источник зла?

Чуть ниже философ вякнет, что его беспокоит страшное подозрение: если грехи исходят из тех душ, которые созданы Богом, а души эти от Бога, то где же, как не в Боге, находится опосредованный источник зла…

И столь крамольная мысль закрадывалась в сознание не только Блаженного, увы, Августина. Вот и Мартин Лютер с красноречивым жаром доказывал Папе Стиву, что ничего мы не совершаем по человеческой воле, но токмо в зависимости от предвидения и от того, как полагает Он, по непогрешимой и неизменной собственной воле…

Так-то вот, товарищи судари!

Непомерная занятость председателя в фирме и в подземных баталиях изматывали его, но добираясь до койки, он брал с собою то сочинение Карла Юнга, то Николая Бердяева, то сборник «Ритм, пространство и время», читал на сон грядущий Евангелие и Коран, перелистывал Зигмунда Фрейда и книги о фюрере, исподволь готовясь к роману «Гитлер в нашем доме», третьему в эпопее о пророках и вождях.

Днями писатель зачитался сочинениями Артура Шопенгауэра «Об основе морали» и был поражен четкостью формулировок непризнанного — какая аналогия! — при жизни философа, который ясно и откровенно утверждал — в основе любого зла лежит з а в и с т ь. Именно зависть суть главный источник з л о ж е л а т е л ь с т в а, другими словами — н е н а в и с т н и ч е с т в а, которое чаще всего и сражается с яростью против добродетели ч е л о в е к о л ю б и я.

«Фули я всю жизнь башку ломал над вопросом — почему меня, человеколюба и людоведа, не причинившего никому зла, по крайней мере, не п о ж е л а в ш е г о никому плохого, некоторые людишки, мягко говоря, не жалуют! — с горькой иронией подумал о себе Станислав Гагарин. — Вот ведь черным по белому пишет для тебя товарищ Шопенгауэр: главный источник зложелательства — з а в и с т ь, или скорее она сама уже есть зложелательство, возбуждаемое чужим счастьем, состоянием или преимуществом. У меня никогда не было состояния, не было литературного успеха, но, видимо, некие преимущества все же были…»

Сочинитель вспомнил слова Геродота о том, что зависть изначально присуща человеческой натуре, и вздохнул.

«Не мог ты, мудила, пораньше умницу Артура почитать», — упрекнул себя Станислав Гагарин, хотя и понимал, что прежде Шопенгауэра держали в спецхране, а допуск оформлять писатель разумеется бы не стал: не терпел бюрократической волокиты.