Вечный зов

– Пашка, средний сын... Последний, – мучительно проглотив тяжелую, с острыми краями пробку, торчавшую в горле, проговорил он. – Сперва крайних выбило, теперь в середку... Теперь я совсем один.

– Теряем сыновей, Иван. Теряем дочерей... – проговорил первый секретарь обкома, присаживаясь рядом на диван. – Не ты один теряешь. Всем тяжко...

– Да, это так. – Субботин, судорожно вздохнув, поглядел мутными глазами на врача, на первого секретаря. – Спасибо вам...

– Поезжай домой, Иван Михайлович. Отдохни, успокойся, если можешь... Вот Зинаида Даниловна побудет с тобой.

– Нет... Я пойду к себе в кабинет. Что же... надо работать. Надо работать.

– В Шантару ехать я тебе запрещаю. На пленум кого-нибудь другого пошлем.

– Нет, я сам поеду, – упрямо мотнул он белой головой.

...Когда Иван Михайлович Субботин снова шел через приемную, солнечные полосы, бившие из окон и растекавшиеся по паркетному полу, были черными, и он спотыкался об них.

• • •

Было второе августа, день стоял безветренный, теплый, небо чистое и высокое.

На берегу Громотухи оживленно, как на воскресном базаре. Галдели и кричали люди, на разные голоса звенели и хрипели пилы, скрипела прибрежная галька, по которой на лошадях таскали из воды мокрые, тяжелые бревна. Их распиливали тут же вручную на доски, на брусья, соорудив для этого высокие козлы, складывали в штабеля, а оттуда грузили на автомашины и подводы, увозили.

На не расчаленных еще плотах купались ребятишки, с хохотом и визгом прыгали в воду, подымая тучи брызг. Старухи и женщины подбирали древесную кору и щепки, всякие обрубки и обпилки, связывали в вязанки или нагружали ими ручные тележки и увозили к себе домой – на топливо.

Над рекой по всему берегу стоял густой и холодный запах коры и сосновых опилок.

– Хорошо, а! – воскликнул Субботин, оглядывая всю эту трудовую суматоху. – Весело.

– Оно весело, пока с тучки не навесило, – сказал Филат Филатыч. Он стоял рядом, простоволосый, прижимая к груди замызганный старинный картуз.

Кружилин только что познакомил Субботина с ним, сказав:

– Вот он, Филат Филатыч, и приплавил нам лес с верховьев Громотухи.

– Спасибо, Филат Филатыч, – повернулся к нему Субботин, с любопытством оглядел. – Я знаю, что ты великого уменья в этом деле.

– Откуда ж, барин? – сорвав свой головной убор, спросил, посверкивая узкими глазками, неугомонный старик.

– Это какой же я тебе барин?! – изумился Субботин.

– А кто ж ты таков? Из самого Миколаевска, слыхал. Глядишь вон как строго. Ух! Откудова я тебе, грешный, известный-то?

– И что грешен ты, знаю! Жену ты сильно обижал. Так?

– Ну... было, – растерялся старик. – Да ты кто ж таков?

– Барин я, ты ж определил... А жена у тебя славная была. А ты дурачок-лесовичок.

С этими словами Субботин отвернулся и, наморщившись, сунул ладонь под полувоенный френч, стал растирать защемившее опять сердце. А старик так и остался стоять, прижав к груди своей картуз.

Пощипав, сердце отпустило, Иван Михайлович снова улыбнулся и произнес это «весело», на которое откликнулся Филат Филатыч, все еще с удивлением оглядывая Субботина.

– Откуда ж сегодня дождю быть? – спросил Филата Филатыча Кружилин. – На небе ни тучки.

– А будет. Седни Ильин день. А на Илью до обеда лето, говорится, а после обеда осень.

– Да вон же какая жарынь стоит!

– А поглядим, – усмехнулся опять старик. – Не дождик, так гром постучит, это уж обязательно. Илья сатане места не да-аст!

– Ну-ну, интересно, – повернулся к старику Субботин. – Почему ж не даст?

– Осерчал.

– За что же?

– Так дело как у них было? – Старик наконец картуз свой бросил на голову, полез за кисетом. – Сатане шубу надо было сильно к спеху сшить. Холода, значит, должны скоро подступить, а он без шубы еще. Сел он под сосну с утра, принялся за дело, да не поспел к вечеру. А ночью, известно, темно. Ну, в тую ночь Илья-то и гремел, оповещал, что лето кончается. Как молния блеснет, сатана и продернет иголку с ниткой в шубу. А там опять темно, ждать опять надо, ни иголки, ни шва не видать. Ну, леший терпел-терпел да заворчал: «Што ж ты, Илюха, не часто светишь, обессилел, что ли, козел облезлый?» Илья-то на это и осерчал, ка-ак пустил в черта громовую стрелу. Да он, черт, на то и черт, увернулся. Сосну расщепало, а черт убёг со своей шубой. Ну, с тех пор и гоняется Илья за ним, не дает нигде присесть. Где сатана лишь притулился, а тот стрелу туда пущает...

– Интересная сказка, – проговорил Субботин. – Я даже такое где-то и слышал...

– Вам все сказочки, эх! – обиделся старик. – Я лесовик, умом невелик, да знаю – испокон веков зажин ржи у нас тут на Семенов день делали. Это по-нынешнему третьего августа, завтрева. А вы только, слыхал, послезавтрева этот, как ваше собрание там называется? Послезавтрева собираетесь речи говорить: как, мол, нам хлеб молотить. А что речи? Надоть жатву начинать. А то ныноче...

– А мы, Филат Филатыч, уже целую неделю рожь убираем, – сказал Кружилин.

– Н-но? – похлопал глазами старик.

– А что нам этого Семенова дня ждать? Как созрела, так и начали.