Вечный зов (Том 1)

- Хорошо бы к утру-то поспели, а?! - И повернулся к Полипову: - Ну, Петро! Забывать уже стал ведь я тебя... Да что там, забыл совсем, лет с десяток не вспоминал. И вдруг - встреча! И поговорить вот даже некогда. За квартиру спасибо. По-царски устроились. Неудобно перед рабочими-то.

- Ничего, директор все же.

- Где ты-то живал, работал?

- Ну, где? После того как из белогвардейского застенка удалось бежать - не забыл, должно, Свиридова? - служил в Красной Армии до тридцатого почти года. А потом все время в Новосибирске. Потом вот сюда перевели. И все, собственно. Спокойная жизнь, - усмехнулся Полипов.

- Поговорить бы как-то. Вспомнить кое-чего!

- Как Елизавета Никандровна?

- Ничего. Здоровьем, конечно, хвалиться не приходится...

Опять хлопнула дверь. Все повернули головы на звук.

- Телеграмма, может? - сказал Савельев.

Минуту-другую в коридоре было тихо, потом раздались торопливые шаги. Все встали, понимая, что это действительно телеграмма.

Дежурная по райкому, молоденькая женщина, заведующая сектором учета, вбежала взволнованная и раскрасневшаяся.

- Вот, Поликарп Матвеевич... Поздравительные! Одна из Москвы, правительственная. Другая из области.

Кружилин развернул одну из телеграмм:

- "Секретарю Шантарского райкома партии Кружилину, председателю райисполкома Полипову, директору завода Савельеву, главному инженеру Нечаеву..." - начал он читать почему-то с адресатов.

- Ну, я пошел, - встал вдруг Полипов. - Поздравляю, Антон, от всей души... На митинге завтра встретимся. - И повернулся к Кружилину: - Значит, вопрос о Назарове с повестки исполкома исключить?

- Я тебе все сказал, - промолвил Кружилин.

Полипов вышел, плотно прикрыв дверь.

Когда телеграммы были прочитаны, Савельев и Кружилин поглядели друг на друга молча.

- Ну вот, Поликарп... - устало вымолвил Савельев. Слова были вялыми, бесцветными. - А все же не верится.

Савельев был давно не брит, на месте глаз глубокие черные ямки, лицо осунувшееся, бледное.

- Сколько ты спал за две-то недели?

- Да, да, сейчас пойду, высплюсь. И побриться надо. Это позор - в таком виде...

Он встряхнулся, оторвал руки от стола. С трудом встал, начал ходить по кабинету. И Кружилин понял - Савельев боится заснуть.

- Ты, конечно, слышал - наши оставили сегодня Орел, - проговорил тихо Антон, подходя к висевшей на стене карте, утыканной флажками. Вся западная часть советской территории была исчерчена беспорядочными синими полосами бывшими линиями фронтов. Сейчас самая крайняя к востоку линия шла, начинаясь от самого Ленинграда, вниз, огибая Москву, Орел, Курск и Харьков, к Днепропетровску, а затем, чуть западнее, к Перекопскому перешейку. Где-то далеко во вражеском тылу была очерченная красным кружком Одесса. Там, в этом кружке, уже около восьми недель истекали кровью тысячи и тысячи людей, военных и гражданских, отстаивая город от врага.

Одесса была обречена, это понимал в стране каждый человек, понимал и Савельев, смотрящий сейчас на карту. Об этом он сейчас и думал, хмуря лоб, и, закрыв глаза, мысленно попытался представить, что там происходит. Ему это оказалось нетрудным. Сразу будто воочию возникло багровое небо над горящим городом, потом - разваливающееся, оседающее в клубах пыли здание, пронзительный женский крик и плач ребенка.

То ли от этого крика, то ли от запаха пожарищ, который он почувствовал вдруг ясно и отчетливо, Савельева качнуло. Чтобы не упасть, он схватился, за стенку.

- Антон?! - услышал он голос Кружилина и увидел его рядом с собой.

- Ничего, ничего... А карта у тебя неточная все же. Линия фронта уже не соответствует... - И он переставил флажок чуть восточнее города Орла.

- Да... Она каждое утро не соответствует, - с горечью произнес Кружилин. Он, стоя рядом с Савельевым, долго и молча глядел на карту.

- Вот все хочу спросить у тебя, Антон... Как же получилось, что немцы так легко смяли все наши оборонительные укрепления, будто их и не было на наших новых границах? С западными областями Украины и Белоруссии воссоединились осенью тридцать девятого. Пользовался слухом, что вдоль новых рубежей построены за это время сильные укрепления. А немцы - как нож сквозь масло. Как же так? Ты жил в тех краях...

- Я-то жил. Но я ведь не военный... А Петро где? Ушел? Вот лавочник! Он, знаешь, из лавочников, отец его в Новониколаевске довольно солидную торговлю вел.

Кружилин понял, что Савельев хочет переменить тему разговора, отошел к столу.

- Я знаю. Он об этом и в автобиографии пишет. Сам я тоже, можно сказать, из лавочников - в юности приказчиком служил. - И, помедлив, проговорил: Как-нибудь рассказал бы, каков из себя Полипов в те годы был.

- Ну, каков? Сперва обыкновенный парнишка-гимназист... Затем увлекся революционной работой, стал настоящим большевиком. После - аресты, тюрьмы... В дружбе - верный. Мы с ним только в одном врагами были - в любви.

- Да? - шевельнулся Кружилин.

Савельев поглядел на секретаря райкома, что-то в глазах того не понравилось Антону.

- Ага. Мы любили одну и ту же девчонку - Лизу, теперешнюю мою жену... Да ты, собственно, почему об этом спрашиваешь?