В тот день, когда Колька, ворвавшись с улицы в дом, сообщил, что Андрейка Савельев убежал на фронт, а Димка кинулся на станцию в надежде перехватить еще беглеца, Вера тоже заспешила на вокзал.
Ее появление на станции вызвало раздражение Семена.
- Что тебе? - почти грубо крикнул он.
- Ничего... Помочь хочу поискать...
- А-а, найдешь его теперь...
Они облазили станцию, обшарили вагоны всех составов вдоль и поперек, осмотрели разгрузочные площадки, заглядывая за каждый ящик, за каждый штабель кирпичей, бумажных мешков с цементом, теса. И, уставшие, присели отдохнуть в полупустом здании вокзальчика на почерневшую, до лоска заглаженную деревянную скамью.
- Шустрый малый оказался, - проговорил, журавлем расхаживающий тут же, по вокзальчику, милиционер Аникей Елизаров. - От тоже мне сопляк... Ничего, от милиции не уйдет.
И, сильно вытянув шею из просторного воротника гимнастерки, пошел на перрон.
Вера и Семен сидели на скамье рядом, Семен был хмур.
- Сем... - осторожно сказала Вера, стащила с головы косынку и завернула в нее ладони, чтобы не было видно, как дрожат пальцы. - Я знаю, ты злишься, что Алейников этот... Я-то при чем тут?
- Нашла время! - воскликнул Семен раздраженно.
- Да как мне его найти... более подходящее-то, коли ты все бегаешь от меня?
- Ладно, хватит! - резко проговорил Семен и встал, но Вера уцепилась за него, повисла на плече. - Да ты что! Люди же все-таки...
- Пускай люди... Я не отпущу тебя, Сема... Я расскажу, мне надо рассказать.
- Хорошо, - как-то тихо и зловеще произнес Семен. - Рассказывай. Давно обещала.
Они опять сели. Вера мяла и теребила в руках косынку, будто хотела разодрать ее на клочья.
- Ну... приходил к нам Алейников, сватался... Я-то разве виновата, Семушка? Он давно, оказывается, на меня... Сперва-то как было? Столкнемся где в райкоме - он аж обожгет меня глазищами из-под своих мохнатых бровей. Потом в мою комнатушку повадился. Зайдет и стоит молчком возле окошка. Меня всю обдирает: чего, думаю, надо? И вот - домой заявился. У меня сердце заледенело...
Вера говорила, глотая обрывки слов, на Семена не глядела. Щеки и уши ее горели пунцовым пламенем.
- Ну а дальше... как у вас? - спросил он, смотря на эти пылающие уши.
- Вот именно - как и что дальше? Сказать ему прямо в лицо - ты, мол, что, сдурел, ты же старик почти? Так сказать, да?
- Ну, хоть и так.
- Я боюсь, Сема... - И она вздохнула. - Ей-богу, боюсь. Ведь кто он, Алейников этот? Я помню, как он тогда из Михайловки твоего дядю Ивана увез, как отца Маньки Огородниковой забирал... Я все помню. И когда... когда он провожает меня с работы, я иду ни живая ни мертвая.
- А-а, значит, встречаетесь все же?!
- Ага, - просто сказала Вера. - Он, случается, провожает меня, когда я допоздна на работе задержусь. Он будто чует, что я задерживаюсь. И ждет на улице. В райком-то стесняется заходить.
- Ждет... И о чем вы говорите, когда он тебя провожает?
- А ни о чем. Он молчит, и я молчу. Так и идем.
- Ну а... знает он, что мы с тобой... Про меня он знает?
- Знает... Я как-то сказала: "У меня парень есть, жениться мы собираемся".
- А он?
- А он молчит, Сема.
- Странный, однако, жених к тебе посватался, - насмешливо сказал Семен.
- Чудной он, это верно. Я же говорила тебе, смехота одна с его сватовством. Вот так и тянется эта тягомотина. А я будто в паутину какую попала.
- И как все-таки ты надеешься выпутаться из нее? - с любопытством спросил Семен.
- Да никак... Он сам скоро отстанет. Я чувствую, что ему все больше и больше неловко со мной. Да и какая я ему пара? Что он, не понимает? А ты сразу от меня в сторону... Да как ты мог подумать, что я на какого-то старика тебя променяю?
- Допустим, все это так, - помолчав, проговорил Семен. - Ну-ка, погляди мне в глаза...
Вера подняла голову. Краска с ее щек и ушей сошла. На Семена она поглядела ясным, чуть только удивленным взглядом.
- Значит, он чует, когда ты на работе задерживаешься? А может, ты нарочно и задерживаешься?
- Да ты что, Сема?! - Тонкие и длинные ее брови начали выгибаться.
- А может, ты сама ему и звонишь, чтобы он пришел... и проводил тебя?
- Сема, да ты что? - возмущенно воскликнула она, брови ее совсем сделались круглыми, но потом опали, губы обиженно дрогнули.
Семен хотел ей крикнуть, что она все врет, что отношения у нее с Алейниковым вовсе не такие, как она тут расписывает, хотел рассказать, как он недавно сидел у забора и слышал ее разговор с Алейниковым. Но, увидев ее удивленные глаза и брови, ее обиженные губы, вдруг решил, что ничего этого ей говорить не стоит, что это вызовет снова длинное и запутанное объяснение. И он сказал негромко и просто, сам удивляясь простоте и определенности своих слов:
- Я не люблю тебя, Вера.
Она хлопнула ресницами раз, другой. Брови ее снова начали выгибаться колесом, в глазах шевельнулись желтые точечки.
- Как?
- А так вот. И никогда не любил.
- Ты... ты что говоришь-то? - широко распахнула она глаза, в которых наконец заплескалась растерянность.
- Мне казалось, что я любил. А я - не любил. И ты не любишь.