- Н-нет... - ответил он, чуть припнувшись. И этой заминки с ответом и того, что, отвечая, Алейников спрятал неловко глаза, было достаточно, чтобы Засухин понял правду.
"Ну и хорошо, что понял, - с облегчением подумал Алейников. - По крайней мере не все будут проклинать меня. Хоть один человек не будет проклинать..."
Алейников долго боялся поднять лицо, ему казалось, что Засухин смотрит на него насмешливо и уничтожающе-презрительно.
Засухин действительно глядел на Якова не отрываясь, в самом деле чуточку улыбался, но в его улыбке не было ничего насмешливого или презрительного, темноватые глаза его светились мягким, доброжелательным, может быть чуточку грустноватым только, светом. Алейников не понимал, отчего в глазах Засухина светится такая улыбка. И еще более он удивился, когда Засухин проговорил:
- Видишь, Яков, жизнь действительно идет, как ей положено идти.
- Не вижу! - почти прокричал он, мотнув головой так, что заныли мускулы на шее. - Не понимаю я, Василий Степанович, как она идет, куда она идет!..
Алейникову было мучительно стыдно слышать свой голос, признаваться в собственном бессилии и тупоумии. Но слова эти помимо его воли сорвались с языка и, казалось, долго еще звенели в тишине кабинета после того, как он умолк. И еще казалось, что уже теперь-то Засухин поднимется со своего места, не спеша подойдет к столу и пригвоздит его какими-нибудь убийственными словами, насмешкой.
Однако Засухин только прикрыл уставшие от сегодняшней, такой трагической для него ночи глаза, пальцами помял веки, чуть усмехнулся и заговорил:
- Не видишь, не понимаешь... Что же, давай поразмышляем вместе... Вот мы все воевали за новую власть, за благородные идеалы... Мы победили и строим сейчас новое общество - самое высоконравственное общество на земле.
При этих словах Алейников поднял голову, в глазах его что-то плеснулось.
- Что, не согласен? - спросил Засухин, пристально глядя на Алейникова.
Яков, не ответив, опустил лишь глаза. По губам Засухина опять скользнула едва заметная, горьковатая усмешка. И он спокойно, чуть раздумчиво только, продолжал:
- Именно, Яков, самое высоконравственное... Потому что руководствуемся самыми благородными идеалами, которые только есть у человечества, которые оно выработало за много веков своего существования. Но... - Засухин чуть припнулся, помедлил, - но парадокс состоит в следующем: строя самое высоконравственное общество, мы допускаем самые безнравственные вещи...
- Что ты мне объясняешь, как ребенку?! - воскликнул раздраженно Алейников. - Ты мне объясни, если можешь, - почему такие вещи происходят? Это, это объясни...
Засухин поглядел на него с укором, чуть даже покачал головой.
- Я к тому и иду, Яков. Только не думай, что мое объяснение... окончательное, что ли, что я поведаю тебе абсолютную истину... Человечество разберется потом, может быть, при нашей жизни еще, а может, и позже. История никаких тайн не любит, долго скрывать их не может и не умеет. И люди узнают причину этого и даже... и даже виновников найдут, если они есть... Всех найдут, по именам перечислят... Я же объясню тебе, как я сам сейчас понимаю то, что происходит в стране. Объясню, может быть, очень приблизительно, общими словами. Но и приблизительное понимание этого мне помогает жить.
- Ну, объясняй, - тихо попросил Алейников, когда Засухин замолчал.
- В общем-то, оно ведь все очень просто, Яков... Надо только отчетливо себе представлять и понять, что мир еще далеко не совершенный. Вот я в одной книжке вычитал такие слова: мы, люди, уже не звери, потому что в своих поступках руководствуемся не только одним инстинктом, но мы еще и не люди, потому что в своих поступках руководствуемся не только голосом разума...
Алейников напряженно вдумывался, пытаясь понять смысл услышанного. Потом сказал:
- Я не могу принять эту теорию. Она какая-то животная.
Засухин усмехнулся невесело.
- Наша беда, может быть, в том и заключается, что многие вещи мы тотчас принимаем за теорию, сразу же примеряем ее к нашей истории, к нашей жизни и или безоговорочно руководствуемся ею, или так же безоговорочно отвергаем. Вот и ты сразу - "не принимаю". А между тем, если чуть вдуматься в эти слова, может быть, и я, и ты, и... Полипов - все мы на свои поступки посмотрим как-нибудь иначе, увидим их, возможно... я не говорю - обязательно, возможно в другом свете? А?
Алейников начал, кажется, понимать мысль Засухина. По всему его телу прокатилась горячая волна, она родилась где-то в груди, ударила в голову - лоб Алейникова сразу вспотел.
- То есть ты хочешь сказать, что я... - начал он и замолчал, не зная, что говорить дальше, какими словами выразить охватившие его чувства.
- Да, я хочу сказать, что пришло время - и в тебе заговорил, начал брать верх голос разума, - помог ему Засухин. - И такое время рано или поздно придет ко всем, даже к нашим убежденным противникам. Конечно, к одному раньше, к другому позже. Теперь видишь, теперь понимаешь, как и куда идет жизнь?