Вечный зов (Том 2)

- Не могу я больше, дядя Ваня... - всхлипывая, произнесла она, вдруг назвав его так. - Сил у меня больше нет никаких.

- Да что ж... понять можно.

- Нет, нельзя... - И она опять зарыдала, ткнувшись лбом ему в грудь.

- Ну-ну... Будет. Ей-богу.

- Дядя Кондрат... он изувеченную щеку бородой закрыл, - враждебно закричала она, отрываясь от его груди, - а я чем? А я чем?! У женщин борода не растет! Вот, гляди!

Она сорвала платок. Иван увидел безобразный рубец на ее щеке, в глазах его полыхнули изумление и боль. Но сказать он ничего не успел, из землянки вышли Алейников, командир отряда Кондрат Баландин, какой-то парень в облезлой кожаной куртке, с ярко-рыжей копной волос и еще несколько человек. Алейников, увидев Ивана и всхлипывающую Ольку, сказал что-то Баландину, и тот со всеми пошел в сторону, а Яков шагнул к костру.

- Что такое? - спросил он обеспокоенно еще на ходу. - Что случилось?

- Да вот, разговариваем, - ответил Иван. - Ничего, так это... Устала она.

- Я ж приказал - спать.

- Я и то ей говорю...

- Иди спать, Оля.

- Я сейчас, Яков Николаевич, - сказала она, завязывая платок.

- Отведи ее, Иван Силантьевич, в палатку, - распорядился Алейников и пошел.

Шагов через десять оглянулся, сделал Ивану жест в сторону облинявшей под дождем палатки, разбитой под тяжелыми еловыми лапами, - веди, мол, чего сидите? - и ушел куда-то вслед за партизанами.

- Пойдем. - Иван начал подниматься.

- Сейчас. Ты погоди, дядя Ваня. - Она положила ему руку на колено. - Это ничего, что я вас так называю?

- Да что ж... называй.

Олька привычным движением, которое Иван видал уже не раз, поправила платок на голове, поглядела в ту сторону, куда ушел Алейников.

- "Спи". А сам когда будет спать? - проговорила девушка. Голос ее был уже успокоенный. - Ночью сам хочет разведать все подступы к Шестокову. Этот, рыжий, его поведет. Это Степка Метальников, шпион Бергера в этом отряде.

- Как это - шпион? - не понял Иван.

- Ну, они заслали его к Баландину. Вступи, мол, в партизаны, а нам все докладывай. А он парень оказался честный... Ну, и порешили - время от времени он будет являться в ихнюю "Абвергруппу" со всякими ложными известиями. А уж у них что выведает - немедленно в отряд сведения, а отсюда Алейникову... Не раз Степка от верной гибели отряд спасал. Он да шестоковский староста Подкорытов.

- И староста... тоже?! - воскликнул Иван.

- А что так удивляешься? У нас тут кругом такие люди.

Вечер был тихим и душным, разопревшая под дневным солнцем еловая хвоя густо пропитала воздух пахучим смолистым настоем, настолько густо, что в нем вязли, казалось, комары - их было до удивления мало, и они, обессиленные и вялые, не могли высоко подниматься над землей.

Олька долго сидела неподвижно, слушала бульканье ручья, протекавшего метрах в десяти по затравеневшей низинке.

- Вы что же, раз ты про меня знаешь... в одной части, что ли, с Семеном? негромко спросила она.

- Да вот с самого начала вместе воюем... воевали.

Он почувствовал, как она, не меняя позы, вздрогнула при последнем слове. Даже не вздрогнула - просто качнулась еле заметно обмотанная платком голова, и лицо ее медленно стало поворачиваться к нему. И когда повернулось, в глазах ее он увидел безмолвный мучительный крик.

- Убит? - больше догадался по движению ее губ, чем расслышал Иван.

И в несколько секунд он пережил множество странных, доселе незнакомых ему состояний. Что ей ответить, этой, видать по всему, доброй и славной девчушке, до костей обожженной огнем и кровью, изнуренной страшным временем войны? Убит? Но он и сам этого не знает. Не убит? И в этом не уверен. Может, в таком случае сказать "убит"? Чтоб раз и навсегда знала она это, забыла о нем для собственного спокойствия, и если... если он, Семка, чудом все же объявится на земле, для спокойствия его самого, его жены Наташки и родившейся у них дочки. В конце концов, кто ему эта Олька? Случайно встретились на жутких дорогах войны, что-то под влиянием минуты у них там произошло, ничего серьезного, ничего такого, что имеет какое-то значение для обоих... Но не имеет ли? Вон как полыхают и горят ее глаза. И, кроме того, это будет ложь, ложь. Одно слово - и жизнь этой живой души человечьей пойдет, потечет по какому-то другому пути. Вон крохотный и бессильный ручеек, перегороди его, взрывом снаряда завалит если неглубокое русло, - вода накопится, потечет в сторону куда-то, в неизвестность. А зачем лишать эту живую струйку определенной ей природой дороги? По другому пути... А кто имеет право взять за это ответственность? Никто, никому не положено...

- Убит?! - еще раз продавил ему уши умоляющий хрип, смяв, смешав все его лихорадочные рассуждения и одновременно заставив его подумать об их ненужности.

- Не знаю, Ольга, - сказал Иван, прижимая к вискам ладони.

- Знаешь! Знаешь!! - дважды воскликнула она. И властно потребовала: Рассказывай! Все говори!

Иван еще помолчал и стал рассказывать с подробностями обо всем, что произошло там, на высоте 162,4, как рассказывал недавно Алейникову. А девушка его ни разу не перебила, не задала ни одного вопроса.