И тут Полина Сергеевна не выдержала. Все нервы ее враз оборвались, будто по ним ударили острым ножом. Откинув стул, она щукой метнулась к Савельевой, закричала, захрипела, не помня себя от ярости:
- Да, да, да, был! Был, понятно?! Он всегда выдавал этого твоего... и других! Он давил вас, как мог! Он мстил вам за вашу революцию... Он был бы богатым человеком, а такие, как ваш муж, все отняли! И у него, и у меня! Он мог бы сделать и еще больше, но он трус, он подонок! Он всего боялся и боится... И все же уничтожал людей - и тогда, и после, здесь, в Шантаре! И вашего мужа он бросал в тюрьмы. Он тогда выжил, да... Но, попадись он ему под ноги после революции, он бы его все равно растоптал! Ну, довольна? Письменно написать? Не дождетесь... А слушать слушай! Слушай и знай! Знай...
Пока она кричала, Елизавета Никандровна, поднявшись, с ужасом глядела в обезображенное гневом и ненавистью лицо Полиповой, пятилась от нее в глубь комнаты, к противоположной стенке, где стоял матерчатый диван. Пятилась и чувствовала, как чем-то сдавливает, сплющивает ее сердце. Боль эта, тупая и безжалостная, была непривычной, незнакомой даже для нее, испытавшей всякие сердечные боли. Дойдя до дивана, она почувствовала, что сердце останавливается, что это конец, и из последних сил прохрипела:
- Не надо! Замолчите же...
И рухнула, боком упала на диван, уже мертвая.
Полипова, увидев это, умолкла, постояла, горячая и растрепанная, молча наблюдая, как тускнеют, мертвенным светом наливаются глаза Елизаветы Никандровны. И, чувствуя, как подламываются ее собственные ноги, боясь тоже рухнуть где-нибудь рядом, шагнула к телефону звонить Кружилину, в кабинете которого сейчас кричала, мотая головой: "Уйдите! Уйдите!"
* * * *
...Кружилин поставил стакан с водой на стол, от стука стекла о стекло она сильно вздрогнула и очнулась, немного пришла в себя. Во всяком случае, рыдать стала тише.
- Успокойтесь же, - еще раз попросил Кружилин. - Иначе мне врача придется вызвать.
- Не надо никакого врача, - сказала она негромко, вытирая скомканной косынкой слезы. - А насчет совести я вам сама скажу. У меня ее... если иметь ваше понимание... никогда не было.
Кружилин, прихмурив брови, усмехнулся.
- Это я, что ж, понимаю... Ваша девичья фамилия Свиридова?
Теперь она вскинула брови, крутые и черные, - она их, видимо, красила. Но спросила спокойно:
- Вы и это знаете?
- Узнал не так давно. А если бы знал раньше, Елизавете Никандровне не разрешил бы работать в библиотеке... с вами.
Она еще повсхлипывала и перестала совсем. Скорбно поджав губы, сидела и думала о чем-то. Потом произнесла:
- Это было бы правильно.
Кружилин лишь пристально глядел на нее.
- Я ведь понимаю, зачем вы меня вызвали. Но скажу вам только следующее: разговор о совести ни к чему не приведет. Одному человеку в совести другого разобраться трудно.
- Не всегда, - усмехнулся Кружилин.
Но она на это не обратила внимания, продолжала:
- Так что вы живите со своей совестью. А мне оставьте мою. Разрешите мне уйти?
- Я же вам сказал - идите.
Несмотря на это, она продолжала сидеть, опять прикрыла косынкой толстые колени.
- В смерти жены Савельева я не виновата...
- Я в ней не обвинял вас.
- Ну, я не дурочка, все понимаю, - возразила она. - Но это ваше дело. Я никогда не хотела ее смерти. Что мне она? - И повторила: - Но прислали вы ко мне ее напрасно.
- Она сама попросила.
- Я это поняла. Не надо было.
Только здесь она встала, опять вытерла уже сухие глаза. Но уходить все медлила и, постояв, усмехнулась.
- Совесть... Вот я вам скажу, а вы думайте что хотите. Я баба грязная и распутная. Я до Полипова со многими жила, без разбору. И сейчас с Малыгиным... Может, я за него замуж выйду, не знаю...
- Даже... так? - невольно произнес Кружилин.
- Я же говорила: может, это серьезно... А может, нет. Но с Полиповым я жить, если он и вернется, не буду. И писем ему больше писать не буду.
- Освободите меня от этих ваших... Знать мне ваши планы ни к чему.
- Неправда, - заявила вдруг Полипова. - Вам интересно, почему не буду. И я скажу... - Она замолкла, соображая, что, собственно, сказать-то. Вспомнила слова, которые недавно бросила о своем муже в мучительно искаженное лицо Савельевой, подумала, что все их повторять Кружилину не надо и нельзя. - Я зна-аю, что вы думаете о Полипове. Это тоже ваше дело. Я лишь скажу одно - он тоже мерзкий человек, как и я, но, в отличие от меня, он тряпка... трус и подонок. Но когда надо, он растопчет любого, не пожалеет. Чтобы самому жить... О-о, на фронте он не погибнет, уцелеет, - усмехнулась она. - Я это знаю. Вот и все, что я о нем хочу вам сказать. А больше ни слова не дождетесь, как бы ни хотели.
- Я, повторяю, ничего не хочу. И все это я о нем знаю. Даже больше, чем вы.
- Ну, не больше, положим... - опять упрямо возразила она, раздражая теперь его.
- Идите же! - чуть не грубо сказал Кружилин.
- Да, да... Так что с совестью моей вот так. Она у меня тоже не простая... И не приглашайте больше меня ни на какие беседы. Не приду.