Вечный зов

Говоря это, он устало, по-стариковски, приподнялся. И в это время где-то на южной стороне Шестокова серое утреннее небо прочертили две зелёные ракеты. Валентик резко крутанулся, будто его ударило током, и замер: вслед за зелёными ракетами взвилась одна красная, тишину глухо прострочила далёкая длинная автоматная очередь, затем вперебой застучали короткие. На вышке, устроенной на крыше казармы, заглушая стрельбу, второй раз за сегодняшнюю ночь взвыла сирена, из подвала выскочил пулей Лахновский в расстёгнутом почему-то сюртуке, без своего картуза, на мгновение остановился как вкопанный. Из-за казармы начали выбегать солдаты. Командиры двух оставшихся в Шестокове взводов — Кривопятко и Поляков — вытянулись перед Лахновским, но тот молчал, точно лишился языка. Валентик тоже бросился к Лахновскому, а Фёдор продолжал сидеть, прислонившись спиной к стене, будто суматоха его не касалась. Кривопятко и Поляков, оба из уголовников, неразлучные «кореши», освобождённые из какой-то тюрьмы, считались особо надёжными людьми, потому Лахновский берёг их, в дело пускал в последнюю очередь или в особо важных случаях.

Наконец сирена реветь перестала. На площади перед казармой, залитой теперь синим предутренним сумраком, опять появились долговязый Майснер и неповоротливый Кугель. «И для вас ночка ныне выпала!» — злорадно усмехнулся Фёдор. Мелькнул выскочивший из подвала Садовский, исчез в толпе.

И вдруг Фёдор с удивлением отметил — никаких автоматных очередей не было слышно. Но едва подумал об этом, где-то за спиной, казалось, сразу же за казармой, воздух вспороли беспорядочные выстрелы. «Ага, это уже с севера. Значит, с двух сторон партизаны ударили», — отметил он.

Лахновский наконец очнулся от столбняка, отдал какие-то приказания. Люди, сгрудившиеся в беспорядке на площади, прижимая к животам автоматы, побежали в разные стороны, площадь быстро пустела. Исчезли и Кугель, и Майснер, и Валентик. Перед казармой остались лишь Лахновский да несколько человек из его, Фёдора, взвода охраны, отдыхавшие до заступления на посты.

— Где ваш командир? Где лейтенант Савельев? — дёргая головой, кричал на них Лахновский.

— Я здесь, — подал голос Фёдор.

— Ты здесь?! — обернулся Лахновский, ринулся к нему. В это время воздух сотрясли совсем уже недалёкие гранатные разрывы. Лахновский на мгновение остановился, глянул почему-то не вправо, где за домами на окраине шёл бой, а на небо. Затем кивнул на открытую дверь пустой казармы: — За мной, живо!

Фёдор, знаком приказав своим подчинённым оставаться на месте, шагнул вслед за Лахновским.

В пустой казарме, как всегда, пахло чем-то едким и вонючим. Фёдор никогда не мог определить — чем. Видимо, это был смешанный запах табачного дыма, водки, грязи и человеческого пота. Лахновский сел за длинный засаленный дощатый стол, за которым солдаты его «армии» пьянствовали, играли в кости и карты, положил на стол худые, высохшие ладони. Пальцы его, похожие на скрюченные и засохшие фасолевые стручки, дрожали, и он убрал руки со стола. А затем и вообще встал резко, торопливо. Лахновский был смят, раздавлен охватившим его страхом и уже никак не мог скрыть этого.

— Вот так, Фёдор… э-э, Силантьевич, — заговорил он и, чтобы как-то унять волнение, полез за табакеркой. Тяжёлая серебряная коробочка не раскрывалась, он, охваченный великим отчаянием, швырнул вдруг её куда-то под деревянные нары, заваленные вонючим тряпьём. — К чёрту! Слушай меня, как на духу… Партизаны нас перехитрили, я это сейчас понял окончательно… Почти всех солдат выманили туда, — он боднул головой в светлеющее всё больше окно. — Дорогу назад заткнули, как пробкой. И какой-то частью своих сил ударили на Шестоково. С двух сторон. Может, с третьей ударят. Они знают, сколько у нас солдат. Метальников, Подкорытов… и чёрт его знает, кто ещё у них тут. Всё знают! Всё рассчитали. Это конец, Савельев…

Лахновский подёргал головой, сел на табурет, поставил трость между ног, сложил на неё ладони, стал слушать автоматные очереди и гранатные разрывы, которые доносились всё отчётливее. В такой позе Фёдор видел Лахновского часто.

— Нет, кажется, с двух сторон они ударили — с севера и с юга… Но это не важно… Всё равно через несколько минут они будут здесь. Они ворвутся в село, а мы тут одни… — проговорил Лахновский. И как-то странно спросил: — Хочешь погибнуть?

Спросил — будто рюмку водки предложил.

— Зачем?.. — пошевелил Фёдор бледными и сухими губами.

— Вот-вот, это я давно заметил… хоть и хорохорился ты одно время. Когда с Леокадией тебя застал, помнишь? Что, думаю, такое с Фёдором? Это меня и остановило.

— Смерти каждый боится, — сказал Фёдор протестующе, чтобы в чём-то оправдать себя.

— Ладно. Время зря теряем, — вскочил Лахновский. — Пошли к речке, на запад. В случае чего твои ребята прикроют, задержат их. А ты меня береги. Убережёшь, вырвемся — не оставлю тебя в беде. Со мной не пропадёшь, Савельев… А, без меня… А я что-нибудь придумаю. Документы какие, если хочешь, — и обратно к своим.