Ведарь

Мы подъехали к дому выкрашенному суриком в какой-то деревне. Я не узнавал местности, кругом всё было незнакомым, но где-то в глубине мозга ныло чувство дежа-вю, словно я здесь уже был. В двухстах метрах от нас чернел сгоревший дом, потемневшая церковная маковка с покосившимся крестом лежала возле арматурного забора. Я вылез наружу, осмотрелся по сторонам.

— Саша, к тебе парень приезжал! — окрикнула меня какая-то рыжеволосая женщина из-за соседнего забора. — Подъехал на «Уазике», я ему и сказала, что ты пропал вслед за Марией. Мария?

Глаза женщины округлились, когда она увидела нашу спутницу. Та вылезла из машины и приветственно кивнула в ответ. Возле ног рыжеволосой жался черно-белый пес, он жалобно скулил, однако не покидал свою хозяйку. Из машины вылез водитель и прошел вслед за нами, жещина проводила его фигуру испуганным взглядом.

— Здравствуй, Наталья. Чего ты рот открыла, словно привидение увидела? — спросила наша спутница, пока развязывала шнурок на калитке.

— Так ты же вся перебитая была, тебя же на «Скорой»…

— Ну и что, что на «Скорой»? В больнице палата взорвалась, — соседка ахнула. — Да, сказали, что какой-то аппарат рванул… Ладно, позже все расскажу. Устали мы с дороги, и Сашка ещё помогал вытаскивать из-под обломков раненных.

Я осмотрел себя, рваная одежда, пятна засохшей крови. Помогал вытаскивать раненных? Оттуда я и услышал: «Спасибо, сын»?

Наша спутница завязала веревку на заборе и кивнула на дом. Мужчина подтолкнул меня ко входу. В прихожей меня мотнуло так, что я едва не влетел в белоснежный бок русской печи, хорошо, что крепкая рука поддержала за шиворот.

— Сейчас, Саша, сейчас, — проворковала сзади женщина.

Тело стало ватным и неуклюжим, в виски билась фраза: «Спасибо, сын!». Холодная вода плеснула мне в лицо, и жесткая ладонь прошлась по лбу, носу, щекам. Вафельное полотенце поцарапало квадратиками, и на нем осталась черно-бурая грязь.

Кровь пополам с пылью.

Вода пополам с грязью.

Волосы слиплись и лезли в глаза, женщина подвела меня к кровати, и я без лишних указаний бухнулся на разноцветное одеяло.

«Спасибо, сын!» — последнее, что я услышал перед тем, как очутиться в лесу.

Ели окружают поляну непроходимой стеной, возле небольшого костра лежит мертвый старик. На морщинистой коже лица играют отблески огня. Судя по торчащему изо лба стержню арбалетной стрелы — он вряд ли имеет шансы выжить. Я подхожу ближе — можно не прятаться, волчий вой раздается ещё далеко, и я успею выдернуть стрелу.

Кто ты? Ответь мне!!! Услышь меня.

Медная игла сама запрыгивает мне в ладонь, когда я слышу шорох. Шорох доносится из землянки. Я нагибаюсь над трупом и выдергиваю арбалетный болт. Движения проходят на автомате и арбалет взводится в течении секунды.

Такой же болт был у меня, когда я выстрелил в черного оборотня! И арбалет тот же самый!

Шорох повторяется, краем глаза я замечаю движение и метаю иглу в сторону землянки. Вот же блин, едва не попадаю в ребенка! Игла втыкается в деревянное перекрытие и дрожит в столбе, над головой темноволосой, чумазой малышки. Дите, только-только научившееся ползать, вылезает наружу и тянет ко мне пухлые ручки. Обед Волчьего Пастыря? Эта падаль захотела сладенького? Если бы мог, то убил бы его ещё раз.

Грязное личико куксится, ещё чуть-чуть и она заплачет. То, что это она, я понимаю по розовому платьишку, недавно бывшему как у куклы, а теперь перепачканному и в прорехах. Волчий вой приближается, нужно бежать, но как оставить ребенка? Я подхватываю девочку на руки и отбегаю к краю поляны. Арбалет прыгает в перевязь на спине, и в это время я чувствую дикую боль в правой руке, словно кожу сжимают маленькие кусачки.

Ребенок-оборотень? До этого мне попадались только взрослые особи. Что там говорил Иваныч — они становятся оборотнями по праву рождения?

Этот темноволосый ангелок рвет кожу на плече и оскаленным ротиком тянется к моей шее, к артерии. Я от неожиданности роняю «девочку» — она долетает до земли черным чертенком и тут же кидается на мою ногу. Раздается треск платьица, из руки вырывается фонтанчик крови. Перевертень в миниатюре! Я успеваю отбросить её прочь и выхватываю арбалет. Истошно вереща, оборотенок переворачивается в воздухе и на землю падает уже ребенок. В прицеле виден грязный лобик, ясные карие глазки и стекающая с губ кровь.

Моя кровь!

Ребенок начинает хныкать и снова тянет ко мне ручки. Мой палец дрожит на курке, но я не в силах нажать. Перед глазами встает мой Сашка — ведь он примерно такого же возраста! Я опускаю взгляд на рану, она потемнела по краям прокуса — я заражен!

Темноволосая девочка хнычет и тянется ко мне, а я не могу нажать. Я вытаскиваю медное «яблочко» — заветное, то самое, что осталось после смерти Александра, моего напарника. Однако вовремя вспоминаю, что тогда Ольга с Сашкой останутся одни, и никто им не поможет.

Я должен жить!