Ведарь

Я почувствовал такую сильную тоску по этому городу, что не передать словами. Я убегал в ночь, а днём захотел вернуться. Я ещё раз себя ущипнул, чтобы проверить, что не сплю. Меня тянуло в Шую, просто подняться и идти, пешком ли, на велосипеде или другом транспорте — неважно. Мне хотелось вернуться.

Вячеслав убрал со стола следы вчерашних посиделок, и из кухни появилась кастрюля с ароматными щами. От такого я не мог отказаться. Федор же тем временем начал свой рассказ, не забывая опрокидывать ложку.

— Выехал, как полагается на скорости. А ты, друг мой (взгляд на меня), по простоте душевной забыл сказать про тормоза? Вернее про их полное отсутствие. Ну, так вот, пролетел я по бугоркам на хромой кобылке, словно задницей по терке, до самой Южи. Чуть танк не снес на Советской. И потом уж рванул до Талиц. Все равно не доехал бы до Коврова на таком запасе бензина, да и обратно надо как-то добираться. Вот я и доехал до Мугреево-Никольского, и в Святом озере сделал погребальное ложе для бедной «восьмерки». Иначе не мог остановиться, я же не из тех, кто сносит чужие сараи. (Вячеслав коротко хохотнул) Всё мокрое отжал, и, рискуя простудиться, заболеть и помереть молодым, кое-как натянул на себя. Ощущаешь масштаб трагедии? Потом с Талицким автобусом доехал обратно до Южи. Видел мелькнувшие спины перевертней, но я умчался далеко и запах не смогли бы прочитать.

Щи обжигали гортань, затем я привык немного, и душистое варево начало свободно проскальзывать внутрь. По рукам и ногам полилась потоком жизненная сила, зажурчала по венам кровь, улучшилось настроение.

«Мне нужно в Шую!» — ярким метеором пронеслась в голове глупая мысль.

— Ну, молоток! Сюда они тоже прибегали, порычали, понюхали, да потом за тобой рванули. Протявкали, что скоро закончится наше время, я так и не разобрал до конца, — Вячеслав потянулся за хлебом, и я невольно обратил внимание на мощные запястья.

Руки сами по себе не маленькие, но запястья выделялись, как предвершия булавы. Я вряд ли смог бы обхватить пальцами такой объем, только если двумя руками. Крепыш перехватил взгляд.

— Любуешься? Даже потрогать можешь, это они у меня от занятий такие вздутые стали. Иваныч спуска не дает, не забалуешь, — Вячеслав повертел сжатым кулаком в разные стороны, глядя, как тот гулял над запястьем.

— Ребята, а кто такой Иваныч? Почему вы наравне разговариваете с оборотнями? И вообще что тут происходит?

Говорить, говорить, говорить — отталкивать от себя глупое желание лезть обратно в пасть. Ехать обратно в город.

— Так ты не посвященный? — удивился Федор, даже ложку забыл поднести ко рту. Так и зависла в воздухе, роняя на столешницу жирные капли.

— Во что?

— Ну, в наши разборки.

— Какие разборки, ребята? У меня и своих дел хватает. От сессии до сессии зубрю и куражусь, а тут какие-то зверюги нападают, да и вообще все идет не так. Откуда они взялись? Почему охотятся на меня? Кто вы такие? — я не взревел, все-таки смог удержаться, хотя нервы дрожали, как струны на виолончели во время концерта Шостаковича.

— Иваныч сможет объяснить лучше нас. Мы же пока только учимся у него, — ответил Федор.

— Чему вы учитесь?

— Отпору перевертням.

— Так вы против них? — я откусил от краюхи хлеба.

— Нет, мы не против, но и не за. Мы иная сторона — посвященные в тайны оборотней и сдерживающая сила для них же, — проговорил Вячеслав.

— То есть вы вроде сторожей?

— Скорее мы «смотрящие», если говорить языком понятий. Между перевертнями и берендеями нейтралитет держим, да споры решаем, — Вячеслав вытер остатками хлеба свою миску.

— Берендеи? А это ещё кто?

— Тоже оборотни, но перекидываются в медведей. «Смотрящие» давно учатся у обеих сторон бороться против других, являются третейским судом, и в то же время не позволяют склонить на свою сторону. Иначе фигня какая-то получится — наберут оборотни армии, схлестнутся в чистом поле, и никого на Земле не останется! — Федор тоже закончил обед.

Табуретка отодвинулась от стола, и худощавый человек ослабил ремень на две лишние дырочки. Солнечные лучи тихо крались по половицам, в оконные стекла бились две неугомонные мухи.

— Но ведь оборотнями становятся после укуса? Почему бы им не обратить кучу народа, а дальше в геометрической прогрессии понесется и покатится? — задал я зудящий вопрос.

— Не обязательно после укуса, становятся и по праву рождения, хотя в таких случаях отец обычно умирает. Договор у оборотней — не должно быть более пяти тысяч особей с каждой стороны. Нового оборотня можно инициировать лишь при смерти старого. Вот за соблюдением договора и следят «смотрящие», не вмешиваясь в междоусобные дела. Ну а также, чтобы не происходило лишнего убийства людей, — последнее предложение Вячеслав закончил более тихим голосом.

— То есть им… разрешено нас убивать? — мое потрясение не знало границ.