Ведарь

Тетя легко унеслась прочь, лишь перекатились песчинки, и вновь я остался один. Повертел в руках медальон, нажимал и так, и сяк. Проводил то в одной, то в другой последовательности, но острые края так и не выскочили наружу. Со вздохом надел обратно, приятный холодок лег на грудь.

Потянулись выматывающие дни тренировок. Пробуждение происходило так — в меня летел какой-нибудь тяжелый предмет, тетя не выбирала что именно. И если поначалу ходил с синяками и шишками, то теперь научился слышать, как при открывающейся двери меняется звук гудения электрического тока. Ловил на лету или банку с соленьями, или табуретку с утюгом. До этого встречал предметы головой или грудью под веселые смешки тети.

Один раз высказался по поводу её издевательств, накипело. Тогда тетя Маша вызвала на спарринг и так отметелила, что пропало все желание острить в ответ.

— Уважение к старшим, Саша, это основополагающее направление для развития любого общества. Передавая свой опыт, старшие продлевают себя в молодежи. А юнцы должны слушать и внимать, чтобы совершить меньше ошибок и передать больше опыта последующим поколениям. Знаешь поговорку «Бьет, значит любит»? Она выдает отношение опытных воинов к новичкам. Если воин колотит на тренировке, то отрок должен запомнить удары, и найти уходы от них, чтобы не погибнуть в первой же битве. На никчемышей не обращали внимания, и те уходили служить на кухню или в конюшни. Так что поправляйся, на сегодня урок закончен, — втолковывала тетя негромким голосом, когда я еле дополз до лавки.

Хорошо, что синяки и ссадины уходили на другой день, после крепкого сна. Я нырял в объятия Морфея, едва коснувшись лавки, а просыпался, подхватывая на лету громоздкий предмет.

Постоянно засыпал, видя перед собой дорогие карие глаза. Думая о Юле, о ней одной. На второй план уходили мысли об оборотнях и ужасах смерти. Видел, как она улыбалась мне каждую ночь.

Последнее время количество света уменьшалось, тетя меняла лампы на более тусклые. Глаза понемногу привыкали, даже ночные выходы не казались такими уж темными. Тетя Маша объясняла это тем, что нужно наращивать ночное зрение, так как оборотни чаще всего охотятся ночью.

По ночам я гулял по поднятым над землей бревнам, с каждым разом жерди становились тоньше. Падал, поднимался и снова шел, учился на ошибках.

Комнатка под землей обогревалась за счет проложенных труб. Газовый нагреватель горел у тети в избе. За провинности или недостаточно быстрое выполнение указаний — напор газа уменьшался, и я просыпался от стука зубов.

— Мы же не в Африке живем, теть Маш! Зачем тепло убираешь? Вот явишься как-нибудь, а тут на тебя четыре манекена пялятся. Вот тогда поймешь, вот тогда заплачешь, а уже поздно будет! — без особой надежды на жалость выговорил я после очередного холодного наказания.

— Ничего страшного, Саш. Вон мамонты как сохранились в мерзлоте, и ты останешься вечно молодым и красивым. А спустя тысячу лет по тебе будут изучать историю нашего края, всё же польза! — отшучивалась жестокосердная женщина.

Научился двигаться по осиновому бревну, когда тонкая кора слетала со скользкого ствола, а тетя коварно помахивала палкой. Нужно подпрыгнуть, чтобы палка пронеслась подо мной, иначе неминуема встреча пятой точки с землей.

Так развлекался и чувствовал свою крутость, пока однажды ночью тетя не предложила прогуляться по заборам. Я согласился, кошки же лазят, а я чем хуже? Пару раз сверзился с подгнивших балок, пришлось улепетывать от соседского Тузика, но, в конце концов, научился ходить неслышно.

Выпал первый снег.

Я смог пройти над будкой и вытащить кость из-под носа спящего пса. Хотел оставить её на память, как медаль, но вид худого шибздика, который не знает, каким жестоким может быть пробуждение, заставил вернуться и положить кость обратно.

Тетя радовалась моим успехам, но виду не подавала, нагружая все больше физически и морально. Тётка уговорила соседа пустить по забору колючую проволоку, а мне сказать об этом «забыла». Вот когда я подумал о ней много «хорошего» — мой взгляд пылал красноречивее тысячи слов, а изрезанные руки и лодыжки подтверждали непроизнесенное.

Однако косточку Тузика принес, бросил к ногам мучительницы и собирался горделиво удалиться в собственную келью, чтобы повыть и пострадать вволю, но вместо этого получил смачный пендель и указание отнести кость собаке обратно. В душе погрозив тете Маше кулаком, проделал и это, хотя руки и ноги дрожали от напряжения.

Собака не проснулась, пока тихо клал мозговую косточку в миску, но тут же подняла визг и лай, когда я рухнул с забора, поскользнувшись на мандариновой корке. Только что прошел по черно-белой балке и никакой кожуры не наблюдалось. Откуда шкурка там взялась?

Я лежал и смотрел в черные зрачки надрывающегося пса. Изрезанные руки горели огнем, ледяными иголочками остужал мягкий снег.

«Замолчи! Враг близко!» — я постарался передать ему свои мысли. Сам не знаю — почему такая мысль пришла в голову.

— Гав! — неуверенно ответил Тузик и замолчал.

«Тихо, волки рядом!» — песик даже жалобно заскулил.