Иногда я снова это переживала. Удивлялась, почему до сих пор не нашли тело Нутряка. Мне казалось, что его съели Лисы, пообгрызали кости и растащили их по лесу. Но они его даже не коснулись. Нутряк заплесневел, и я подумала, что это доказательство того, что он не был человеческим существом.
С тех пор я все возможные Орудия возила с собой в Самурае. Мешок со льдом в туристическом холодильнике, кирку, молоток, гвозди, даже шприцы и свою глюкозу. Я была готова действовать в любой момент. Я не врала, повторяя вам, что Животные мстят людям. Это действительно было так. Я была их Орудием.
Но вы мне поверите, что я делала это не вполне сознательно? Сразу забывала о том, что произошло, меня оберегали мощные защитные механизмы. Может, это объясняется моей Болезнью — просто время от времени я становилась не Яниной, а Божигневой, Навоей.
Даже не знаю, как и когда я украла у Бороса бутылочку с феромонами. Он мне потом звонил, спрашивал, но я не призналась. Сказала, что она, видимо, потерялась, еще и посочувствовала, что он, мол, такой рассеянный.
Поэтому, обещая отвезти Председателя домой, я уже знала, что будет дальше.
Звезды начали отсчет. Я действовала по плану.
Он сидел, облокотившись на стену, уставившись перед собой бездумным взглядом. Когда я оказалась рядом, мне показалось, что Председатель меня совсем не заметил, но он кашлянул и сказал замогильным голосом:
— Плохо мне, пани Душейко.
Этот Человек страдал. «Плохо» касалось не только его самочувствия, связанного с перепоем. Ему вообще было плохо, поэтому он показался мне ближе.
— Нельзя вам столько пить.
Я была готова выполнить свой приговор, но еще не решила окончательно. Подумала, что если я все делаю правильно, все будет происходить так, что я подробно узнаю, как мне действовать дальше.
— Помоги мне, — прохрипел он. — Отвези домой.
Его слова прозвучали печально. Мне стало его жалко.
Конечно, надо забрать его домой, он прав. Освободить его от него самого, от этой испорченной, жестокой жизни, которую он вел.
Это был Знак, я сразу его поняла.
— Подождите минутку, я сейчас вернусь.
Я пошла к машине и вытащила из холодильника сумку со льдом. Случайный свидетель подумал бы, что я собираюсь сделать кому-то компресс от мигрени. Но никаких свидетелей не было. Большинство машин уже отъехало. Какие-то мужчины выкрикивали что-то у дверей; раздавались возбужденные голоса.
У меня в кармане была Боросова бутылочка, которую я украла.
Когда я вернулась, Председатель сидел, откинувшись назад, и плакал.
— Если вы и дальше так будете пить, у вас когда-нибудь случится инфаркт, — сказала я. — Пойдем.
Взяла его под мышки и потянула вверх, чтобы он встал.
— Почему ты плачешь? — спросила я.
— Вы такая добрая…
— Я знаю.
— А вы? Почему вы плачете?
Этого я не знала.
Мы зашли в лес, я подталкивала его, и мы двигались все дальше, и только когда не было уже видно света в клубе, я его отпустила.
— Попробуй срыгнуть, сразу станет лучше, — посоветовала я. — И тогда я отправлю тебя домой.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
— Как это «отправишь»?
Я успокаивающе похлопала его по спине:
— Ну, давай, рыгай.
Председатель оперся о дерево и наклонился. Изо рта потекла струйка слюны.
— Ты хочешь меня убить, правда? — прохрипел он.
Начал кашлять и давиться, но потом действительно что-то забулькало, и Председателя вырвало.
— О, — только и сказал он, пристыженный.
Тогда я протянула ему в крышечке от бутылки немного Боросовых феромонов, и приказала выпить.
— Тебе сразу станет лучше.
Он выпил это и зарыдал.
— Ты отравила меня?
— Да, — ответила я.
И тогда я поняла, что его час пробил. Обкрутила ручки сумки вокруг ладони, приняла позу, чтобы лучше размахнуться. Ударила. Попала в спину и затылок, он был значительно выше меня, но сильный удар заставил его упасть на колени. И я снова подумала, что все складывается именно так, как и должно быть. Ударила второй раз, на этот раз точно. Что-то хрустнуло, он застонал и упал на землю. У меня было такое ощущение, словно он благодарен мне за это. В темноте я уложила его голову так, чтобы он открыл рот. Тогда вылила остаток феромонов на шею и одежду. По дороге выбросила лед возле клуба, а сумку спрятала в карман.
Вот, как это произошло.
Все сидели, не шелохнувшись. Горчичный суп давно остыл. Никто и слова не сказал, поэтому я накинула на себя куртку, вышла из дома и направилась в сторону Перевала.
Где со стороны села слышался вой сирен, и их жалобный протяжный звук летел с ветром над Плоскогорьем. Потом все затихло, я успела увидеть, как удаляются фары Дизевого автомобиля.
17. Панна
Каждая Слеза из каждого Ока
Становится в Вечности — Дитя.
Блага, ибо уловлена сиянием Панны,
Возвращается к истокам жизни.[10]