Ведяна

И, уже подходя к площади, был удивлён масштабу происходящего. Гудела музыка, доносились бравурные выкрики из громкоговорителей. Людей зазывали и веселили. Издали казалось, что там толпа и народные гулянья. На месте стало ясно, что народу не так много, зато вся площадь уставлена палатками – шла ярмарка. Приглядевшись, Рома понял, что торговали исключительно продукцией «Итильских просторов», то есть конфетами, печеньем, пирожными и прочими кондитерскими изделиями. Над столами был растянут яркий транспарант: «Радуют рот и взоры «Итильские просторы». Флажки с символом фабрики, золотым не то лебедем, не то гусём трепетали на ветру над каждой палаткой. Продавцы кричали, приглашали попробовать сласти, однако самое оживлённое место было не в торговых рядах, а ближе ко входу в ДК, где стоял большой самовар, увешенный баранками, и можно было на халяву получить стаканчик чая размером с напёрсток. Там же прыгала аниматорша в цветастом сарафане поверх тёплого осеннего пальто, раскрашанная так, что Рома не сразу узнал в ней коллегу по ДК.

– Подходи, не скучай, а с конфеткой выпей чай! – выкрикивала она через усилок, который висел у неё на животе. Гарнитура микрофона была прикреплена у рта. – Пироги не хороши, если чай не для души!

– Чай не пить – какая сила, выпил чай – совсем ослаб, – подсказал ей Рома, притеревшись сквозь толпу поближе к палатке. Аниматорша обрадованно стала повторять. Рома тоже решил уже соблазниться и получить чайный напёрсток, но только он сунулся к самовару, как откуда-то сбоку резануло тошнотворным запахом, и послышался глухой пропитый голос:

– Товарищ, десять рублей… не поможешь?

Из-за угла палатки выглядывало опухшее от пьянства существо в драной куртке. Пахло от него так, что не возникало сомнений: ночевало оно в мусорном баке, и так уже несколько дней.

– Десять рублей, по… можешь? – существо тянуло грязную руку и заглядывало в глаза. Рома попытался отодвинуться. В очереди пошло волнение.

– Опять ты! Пошла отсюда, кому сказано! Сейчас полицию позову! – гаркнула аниматорша в мегафон. Существо нырнуло обратно за палатку.

Желание разжиться халавным чаем отпало. Рома пошёл в ДК.

– Ромчик, – услышал в спину тот же хриплый, но сдобренный не то нежностью, не то улыбкой голос. От удивления обернулся. – Ромчик, а я тебя узнала, – существо осклабилось. Болезненно налитые щёки приподнялись и закрыли глаза. Рома стал вглядываться в это лицо, отёкшее, застывшее, как маска, но память отказывалась связывать его с кем-то знакомым. – Я это… Ленка. Ленка Белобокова, помнишь? Девятый класс…

По нервам шарахнуло – но он продолжал не узнавать. Глаза бегали по чертам, незнакомым и неприятным, и не улавливали никакого сходства. Ленка, Ленка Белобокова, девятый класс… Память смутно рисовала какую-то девочку, скорее общий образ одноклассницы, нежели конкретное лицо. Ленка Белобокова, девятый…

– А ты всё такой же, – говорила она хриплым голосом. – Прямо как тогда. Забыл? Ну, забыл так забыл. Десять рублей дай? Найдёшь, а? Помираю, надо, страсть.

Задыхаясь от омерзения, Рома полез в карман, судорожно откопал мелочь, не глядя, ссыпал в протянутую ладонь – и с чувством освобождения ринулся в ДК.

Ленка Белобокова, девятый класс… Всё казалось, что смотрит в спину.

Он никогда ещё не входил в ДК с такой радостью. Как будто спрятался, стоило дверям захлопнуться за спиной. И с облегчением погрузился в знакомый кавардак в фойе. Носились люди, сновали из конца в конец в приступе бессмысленной деятельности. Сразу было видно, что шло приготовление к большому концерту, приехали коллективы из районов и областного центра, и теперь никто ничего не знал, все заблудились и метались, как рыбы в садке. То и дело из одного конца в другой пробегал коллектив балалаечников. Последней спешила бас-балалайка, похожая на сон художника-кубиста. Возле зеркальной стены стояли согнанные табунком приезжие дети младшего школьного возраста, уже одетые в невыносимо яркие красно-белые сарафанчики, несмотря на то, что до начала концерта минимум три часа. Табунок был выстроен колонной по двое, отгорожены от мечущейся толпы широкой спиной руководительницы в таком же ярко-красном сарафане. Дети почти не бузили – видимо, в их коллективе царили армейские законы.

– Вы солист «Росинки»? Вы солист «Росинки»? Вы солист?.. – пробивалась, хватая каждого за руку, Валечка из «Лаборатории». Добралась до Ромы, взяла его за локоть, не узнавая, взглянула в лицо: – Вы солист… Ой, тьфу, Ромка, ты, что ли?

– Я не солист, но я могу.

– Ох, не мешайся. – И пошла дальше, проверяя всех подряд, пока её не окликнули с другого конца фойе.

С центральной лестницы загромыхало – спускалась Стеша в сопровождении свиты, которой она раздавала распоряжение. Рома был как раз на полпути к лестнице, но, услышав её, решил воспользоваться обходным путём. Он уже проталкивался, стараясь держаться у самой стены, когда в спину прилетело, как из пращи:

– Судьбин! Почему коллективы до сих пор не в гримёрках? Двенадцатый час, а у нас бардак! Я кому сказала, Судьбин, быстро!