Ведьма

— Что «ну», Гаспар? — рассеянно откликнулся блондин. Он водил карандашом по листу серебристо-серой бумаги, рисуя бесчисленные овалы, и покрывал их узорами, точно пасхальные яйца. — Где вы были, когда эти сумасшедшие ломали ваши словомельницы? — Гаспар ударил кулаком по столу. Брюнет вздрогнул, но без особого испуга. — Слушайте, мистер Флэксмен, — продолжал Гаспар. — Вы и мистер Каллингхэм (он кивнул в сторону высокого блондина) — хозяева «Рокет-Хауса». По-моему, это означает нечто большее, чем право собственности. Это обязывает к ответственности, преданности. Почему вы не пытались защищать свои машины?

— Ай-ай-ай, Гаспар, — произнес Флэксмен, — а где же ваша собственная верность? Верность одного патлатого другому?

Гаспар раздраженно отбросил со лба длинные темные волосы.

— Ну-ка поосторожней, мистер Флэксмен! Да, волосы у меня длинные, и я ношу эту обезьянью курточку, но только потому, что к этому обязывают меня контракт и профессиональные обязанности писателя. Но меня эта мишура ничуть не обманывает, я знаю, что я не литературный гений. Быть может, я ходячий атавизм, даже предатель по отношению к своим собратьям. А знаете ли вы, что они прозвали меня Гаспар-Гайка? И мне это нравится, потому что я люблю болты и гайки. Мне хочется быть механиком при словомельнице, и никем больше.

— Гаспар, что это с вами стряслось? — удивленно спросил Флэксмен. — Я всегда считал вас средним самодовольно-счастливым писателем — не умнее других, но вполне довольным своей работой. И вдруг вы начинаете ораторствовать, как взбесившийся фанатик. Право же, я искренне изумлен!

— Я не меньше, — признался Гаспар. — Вероятно, я просто впервые в жизни спросил себя, чего же я хочу в конце концов. И тут я понял — меньше всего я писатель. И к черту писателей! — Гаспар перевел дух и продолжал твердым голосом: — Я люблю словомельницы, мистер Флэксмен. Не спорю, мне нравилась их продукция, но гораздо больше я любил сами машины. Послушайте, мистер Флэксмен, я знаю, вам принадлежало несколько словомельниц, но отдавали вы себе отчет в том, что каждая из них была неповторима и уникальна — поистине бессмертный Шекспир? Да и кто понимал это? Но ничего, скоро поймут! Еще сегодня утром на Читательской улице было около пятисот словомельниц, а сейчас на всю Солнечную систему не осталось ни одной — впрочем, три можно было бы спасти, если бы вы не испугались за свою шкуру. И пока вы тут сидели и болтали, было безжалостно уничтожено пятьсот Шекспиров, оборвано существование пятисот бессмертных литературных гениев, которые…

Он внезапно умолк, потому что Каллингхэм разразился истерическим хохотом.

— Вы смеетесь над величием духа?! — рявкнул Гаспар.

— Нет, — с трудом выговорил Каллингхэм, пытаясь овладеть собой. — Я просто захлебываюсь от восхищения при виде человека, узревшего Сумерки Богов в уничтожении нескольких гипертрофированных пишущих машинок!

8

— Давайте обратимся к фактам, Гаспар, — продолжал светловолосый хозяин «Рокет-Хауса», сумев наконец взять себя в руки. — Словомельницы — это даже не роботы. Они никогда не обладали хотя бы подобием жизни и души. А потому слово «убийство» по отношению к этим машинам — чистейшей воды лирика. Люди изобрели словомельницы, построили их и управляли ими. Именно люди, и я в их числе, как вам известно. Большинство простаков считают, что словомельницы были созданы потому, что человеческий мозг якобы уже был не в состоянии вместить весь тот огромный объем информации, без которого не обойтись при создании полноценного художественного произведения, ибо природа и человеческое общество будто бы слишком сложны для понимания отдельно взятого человека. Чепуха: словомельницы одержали верх лишь потому, что выпускали стандартную продукцию быстрее и дешевле. Уже в конце XX века основная часть художественной литературы создавалась несколькими ведущими редакторами — потому что именно редакторы предлагали темы, стиль, художественные приемы, а писатели всего лишь сводили все это воедино. Совершенно ясно, что машина была куда более выгодна, чем свора писателей, требующих высоких гонораров, меняющих издателей, капризничающих, организующих свои союзы и клубы, обзаводящихся любовницами, детьми, гоночными автомобилями и неврозами и даже пытающихся время от времени протащить какую-нибудь собственную дурацкую идейку в усовершенствованную редакторами книгу. Машины оказались настолько производительнее, что стало возможным сохранить при них писателей как безвредное украшение, рекламную приманку…

— Простите, что я перебью вас, — вмешался Флэксмен, — но мне хотелось бы наконец узнать подробности разгрома на Читательской улице. Что, например, произошло с нашим оборудованием?

Гаспар расправил плечи и гневно нахмурился:

— Все ваши словомельницы полностью уничтожены, и восстановить их не удастся. Вот и все.

— Ай-ай-ай! — воскликнул Флэксмен, покачивая головой.

— Это ужасно! — отозвался в тон ему Каллингхэм.