Ведьма

– Стерегут меня, нянечка, как беглую, клейменую. То матушка, то Ядвига, то девки эти здешние, глаза – как ложки оловянные от страха. Не ровен час, случится что с драгоценным наследником – понесут их головы связкой за косы к Страстной стене. Я шагу одна ступить не могу без помощи – крепко ударила по мне моя же отповедь. Едва хожу…

– Вот то нам и на руку, Эленька, – улыбнулась нянька, оглянулась опасливо, словно кто мог их подслушать, заговорила совсем тихо: – Скажи матушке, что боишься, как бы здоровье твое не подвело, не навредило наследнику. На боли жалуйся, на слабые ноги, тяжелую голову. Пусть перепугается. Начнет подступать к Владиславу, что надо к тебе ворожей и лекарей пригласить. Чернец гордый, сам сперва тебя посмотрит – через собственное заклятье дитя не увидит: не только от чужого зла, но и от собственных глаз он сына загородил колдовской своей силой. А чтобы уговора нашего он в мыслях у тебя не вычитал, ты травку мою, что для сна дам, перед приходом мужним выпей. Станет тебя в сон клонить – пусть читает в мыслях, заплутает в тумане, не отыщет ни словца, ни ниточки. Поймет Владислав, что нечего ему в бабье лезть – пусть матушка и попросит к тебе нанять лекарку или повитуху. Много ли пожелает к душегубу Чернскому в услужение на полгода идти. А там моя знакомица сама справится.

Эльжбета закусила губу, задумалась.

– А если не справится? Если приставит ко мне Владислав одну из своих тюремщиц?

– Сама ты вспомнила, что никто с моей ногой не помог, а эта – помогла. На мужа твоего у нее такой зуб, и в зубе том столько яда – что впору молиться Землице за того, кто между ней и местью ее встанет.

– Иду я, матушка, – послышался из-за двери голос Ядзи. – Не слышу, что говоришь. Сейчас.

Нянька сунула в руку Эльжбете мешочек с травами, кинулась к двери, но не успела, столкнулась нос к носу с бледной, заплаканной Ядвигой. Та вскрикнула, захлопала ресницами, не зная, что делать. Не велела княгиня Агата старуху к Эльжбете пускать, да только та уж пролезла – и, как ни крути, гони, не гони, – а виноватой все равно Ядзя выходит: вспомнила Кубуся, разревелась, оставила хозяйку одну.

– Скажешь хоть слово матушке, – прошипела Эльжбета, сверкая взглядом, – узнает князь Владислав, что ты отравить меня пыталась.

Ядзя только рот открыла, вдохнула резко раз-другой, словно выброшенная на берег рыбка. Нянька оттолкнула ее с пути, заковыляла во тьму, растаяла, словно и не было.

– Воды дай, Ядвига, – прикрикнула на нее Эльжбета. – Есть не дает ноша, так хоть губы смочу.

Глава 73

Рука дрогнула, несколько капель сорвалось с края расписанного закрайскими птицами ковша. На льняной рубашке расплылось влажное пятнышко. Словно только что плакал бяломястовский князь Якуб. Он сидел прямо, выгнутый и напряженный, как длинный лук, под заклятьем Илария. Только глаза блестели, полные так и не пролившихся слез, да никак не хотели разжаться бледные губы, когда Иларий поднес к ним ковш.

Так глянул на него Якуб, что дрогнула у мануса рука.

– Без этого тебе не справиться, княже, – уговаривал Иларий.

– Не князь я покамест. Может, еще и не стану. Не примет меня Землица – и гости, что за моим столом пить и есть приехали, вздернут проклятого да теми же пирогами тризну справят, – зло ответил Якуб.

– Пей, Кубусь, – ласково, словно больного ребенка, увещевал манус. – Это для покоя только. Липовый мед, крестоцвет, еще какая-то зелень, не разберу. – Он нарочито внимательно поглядел в ковш, попытался выловить длинный перекрученный лист пальцем из варева, сунул палец в рот. – Эх и отвратное зелье. Но душевную боль притупляет. А сверху я на память тебе заклятье одно наложу. Не навсегда, – заметив, как вздрогнул Якуб, проговорил Иларий, – только на несколько дней, пока гости не разъедутся. Кто бы ни спросил, как князь Казимеж умер, не вспомнишь ты и ничем себя не выдашь. Хочешь дальше страданием вину свою искупать – дело господское. Только сперва куниц по норам выгоним, чтоб не почуяли, что в Бялом кровью пахнет. А там сладим все.

Уговаривал, упрашивал Иларий, а сам думал – сидят куницы там внизу, в большой трапезной, пьют и девок тискают. Но много ли унесет куница? Курицу задавит. Да, верно, и того хватит, князь сидит с мокрыми глазами, как обворованная на базаре баба, – не сокол, не беркут, не кочет даже, как есть курица. Но куниц обмануть и припугнуть можно, если с умом подойти, с верным расчетом. Но уж, верно, едет из своего удела черный волк Владислав – придет ему охота, ворвется на двор и не только кур, всякую животину передавит. Не от пьяных князьков – от Чернского господина, отца будущего полновластного господина Бялого, надо Якуба защитить. И для того готов был Иларий на все – травами опоить полубезумного от горя бяломястовича, заклятьями связать, знал бы как – небесным тварям обещал бы душу калечного в обмен на несколько лет его княжения в Бялом. Всего-то и нужно, что с силами собраться манусу Иларию да отыскать слабое место под седой шкурой Чернского волка.