Ведьма

Осерчал Якуб Белый плат так, что едва не прибил. Ядзя думала, успокоится после. Но не успокоился, ходил день-другой, а на третий вызвал к себе. Не бранил даже, смотрел как чужой, словно и не видел. Показалось даже Язде, что не на нее он сердится, а на кого-то другого, так что ей даже злости Якубовой не досталось, только досада и ледяной взгляд из прорезей белого платка. К вечеру следующего дня погрузилась Ядзя на подводу да поехала в Черну, как велено было, – молодой княгине Чернской Эльжбете весточку от братца и батюшки отвезти, да назад не торопиться.

Услал бы старый хозяин, Казимеж, и слезы б не пролила. И у долгой дороги конец находится. Вернулась бы рано или поздно к своему Якушке. А тут – сам прогнал. Может, не осерчал – разлюбил? И в Черну послал, потому что опостылела…

Не умела думать Ядзя, а тревожное сердце подсказывало невпопад.

– Что, девка, пригорюнилась?

Ядзя выпустила лепешку, но поймала в подол, оглянулась. Крепкий бородатый возница обернулся, осклабился:

– Хозяйка обидела аль хозяин не обидел? – Мужик подмигнул, хмыкнул, и Ядзя обиженно насупилась.

– Да не дуйся, я-то ведь не обижу, – хохотнул мужик. – Дорога длинная, поболтать охота. Другие все поют, только я петь не мастак, а языком потрепать большой охотник. Залазь на козлы, а эту ворону оставь, пусть бормочет. Не заскучает.

Черная молитвенница-ворожея зыркнула на весельчака недобро, но промолчала, снова углубилась в молитву. Подумала, знать, что посохом огреть успеется, дорога длинная, а лошадь кому-то погонять надо.

Ядзя с мгновение переводила взгляд с веселого возничего на угрюмую спутницу, потом подобрала подол и котомку и полезла через поклажу на козлы. Мужик загляделся было на ее плотные белые икры, крякнул, отвернулся, уставился на желтые петли дороги.

Ядзя уселась, сложила ручки на коленях. Мол, вот она я, батюшка-возчик, коли желаешь поболтать, так я готова слушать.

– А сама-то бяломястовская? – спросил тот.

– Здешняя, батюшка, – скромно ответила Ядзя. – Из Кременков, к северу от Бялого. А ты сам?

– Тутошний, – неопределенно махнул рукой возница, и Ядзя заметила страшные шрамы, словно зверь рвал когтями крепкую руку возницы. – Какой я тебе батюшка? Зови меня Славко.

– Согласна, дядюшка Славко, – ответила Ядзя, блеснула озорно глазами, чтоб не догадался ямщик, что она его увечья разглядывала. – А что, и правда петь не умеешь? Возчики-то, они все поют.

Вместо ответа мужик запрокинул голову так, что густая его косматая борода встала колом, открыл широкую желтозубую пасть и что есть мочи заголосил глубоким, хриплым разбойничьим басом:

– Ма-атушка-Земли-ица, ра-адость и краса-а! Сто-орона родна-ая…

– Полно, – засмеялась Ядзя, – верю, дядюшка. Верю!

– То-то, – загоготал ямщик, – впредь доверчивей будь. Доверчивая девка – мужику радость.

Ядзя не обижалась на грубые шутки и крепкие словечки. Отступили под напором озорной удали возницы тяжелые мысли. И девушка радостно крутила головой, слушая его рассказы. О каждом расщепленном дереве, о каждом повороте видневшейся в стороне Бялы была уже готова у Славко сказка, все чаще страшная, до того, что сердце щекотно в пятках заворочается. А бывало, что и о любви. И тогда Ядзя отворачивалась, глядела вдаль, чтоб не заметил веселый возчик набежавших на глаза слез. А возница, напротив, смотрел на нее внимательно, лишь изредка взглядывая на дорогу.

И уж к третьему дню пути Ядзя и новый ее знакомец были, почитай, не разлей вода. И, сидя над плошкой супа в придорожной таверне, Ядзя то и дело поглядывала над головами других постояльцев, выискивая в гомонящей толпе извозчиков черную густую бороду. Однако по мере того, как повозка катилась дальше, приближаясь к Чернской земле, речь Славко становилась отрывистой. На лошадей он покрикивал строже, без ласки, а будто с какой-то затаенной злобой.

– А там что, дядюшка Славко? – Ядзя вытянулась, вглядываясь в узкий просвет между переплетенными ветвями сосен. – Город какой? Черна?

Разглядывая странную башенку, словно вопреки всем законам выстроенную прямо в поле, на конце тонкого, редкого перелеска, девушка склонилась в сторону кучера. Толстая русая Ядзина коса упала вознице на колени, и тот невзначай опустил на вплетенную ленту руку, едва заметно погладил.

– Не Черна это. Сторожка Владова… – бросил он, словно не замечая вспыхнувшего в Ядзе жгучего интереса.

– Дя-яденька, расскажи! – запросила она, вцепившись обеими руками в большую медвежью ручищу возницы. Черного Влада Ядзя не боялась. Видала она чернского властителя на свадьбе – человек как человек. А что младенцев ест – так, верно, брешут.

– Не буду, – уперся Славко. – В Черну приедешь, там и спрашивай.

– Ну дяденька Славко, ну миленький, – упрашивала Ядзя, и возчик сдался, хмуро, с напускной строгостью кивнул ей, мол, подожди, узнаешь. Дорога свернула в сторону. Башня становилась все ближе, и Ядзя зачарованно смотрела на «Владову сторожку», не замечая ни повисшей тишины, ни угрюмого взгляда возницы…