Ведьма

Не выдержала, заслонилась рукавом, как поехали мимо Страстной стены. Влад внимательно следил за лицом жены. Готова ли Эльжбета княгиней чернской сделаться. Как родится наследник – налетят стаей, начнут клевать. И хорошо, если клевать. От стрел щиты, от силы сила. А вот если не делом, а словом начнут действовать, обольщать дарами, посулами? Запутают Эльку, заставят молоденькую чернскую княгиню под свою дудку плясать, против мужа козни строить. О Казимеже Владислав не беспокоился – крепко поплатился старый лис за давнее свое предательство. Дрожит как осиновый лист, все надеется, что кровопийца-зятек и Бялое в порядок приведет да наследнику передаст во всем цвете и красе.

Другие найдутся. Те, кто сейчас сидит да помалкивает. Помнил Владислав – сколько лет прошло, а помнил крепко, – как эти, молчаливые, матушку красивыми словами опутывали, а потом горло резали. Даром что словница была сильная, и словечка вымолвить не успела, как отдала Землице душу. Помнил их сильные руки, красные ножи. Помнил их головы на Страстной стене.

Не была она тогда еще Страстной, была Красной – читал с нее глашатай княжьи указы. И в тот день, когда князь Владислав сам прибил на нее первую голову, голову отцова убийцы, прибил низко, насколько хватило роста, в тот день одно было у него к своему народу послание: враг не заслуживает сострадания. Тот, кто решится пойти против нас, против Черны, должен знать, что дороги назад не будет. Прощенья нет. Здесь Безносая собирает свой урожай: убийце – смерть, вору – смерть, предателю – смерть, нарушившему договор – смерть.

С тех пор от слова своего Влад не отступал. Всяк, кто желал жить в Черне, знал: не помилует князь. Уже тридцать лет жила Черна по Владову закону. И не было сперва места на Страстной стене. Засобирались люди, побросали дома, кинулись в соседние княжества – искать спасения от губителя. Но отчего-то скоро стали возвращаться.

Потому как был у князя еще один закон: другу – помогай всегда. Купцы в Черну шли охотно. Плату за торг Владислав брал умеренную – не в пример другим князьям. А воровать в Черне никто не решался – решительные скоро оставляли на стене головы. С убогими, бедными, увечными Владислав всегда был щедр. Убогих Землица любит. Кормили каждый день на княжьем дворе нищих, давали грош да чистую рубаху. Но уж если кого природа подведет, потянется рука за чужим грошом… И за грош примет Страстная стена.

Каждый в Черне знал, каков их князь, каков его закон. Всяк знал, что под высшим магом ходит – вздумается господину, сведет светлые брови и каждую мысль твою узнает. Хорошо в Черне, сытно, спокойно, торг честный, князь щедрый, каждому работа есть. А что с небесными силами Владислав знается – то бабушка надвое сказала. А уж кто на руку нечист или жизни чужой не жалеет – тем никакой сытости не надо: собирай скарб да за ворота.

И теперь внимательно смотрел князь на молодую жену: поймет ли, зачем ему такой суд. В другом мире воспитана красавица Эльжбета. В мире, где единое мерило правде – князь-батюшка. Не закон решает, кого казнить, кого миловать, – человек. Трудно ей будет понять, отчего в Черне порядок другой. Трудно будет принять его, сердцем принять.

– Зачем ты, господин мой Влад, меня всякий раз мимо страшной своей стены возишь? – плаксиво спросила Эльжбета, опуская рукав.

– Разве ж это можно, – подхватила сурово молчавшая Агата, – жену такими ужасами пугать. Наследнику вред, коли мать испугается. Как бы не выкинула…

Владислав зыркнул на тещу так, что та осеклась, только темными глазами сверкнула.

– Или ты думаешь, тещенька, – тихо и грозно проговорил он, – что я дитя свое защитить не сумею?

Агата промолчала. Эльжбета всхлипнула, все еще надеясь, что мать встанет на ее защиту, но Агата предпочла отвернуться, стала глядеть в спину вознице.

– А мимо стены я тебя вожу, дорогая женушка, – ласковее проговорил Влад, – чтобы ты Черну увидела. Не богатство, не порядок, а то, на чем он стоит.

– Для блага людского, видать, ты головы режешь, – буркнула Агата, все еще не глядя на зятя.

– Для блага, матушка, – отозвался Влад, – потому как упустишь в малом, отольется в большом. Прости вора, завтра он украдет больше. Прости того, кто убил намеренно, в другой раз он умнее будет, только жизни чужой все равно не пожалеет. Прости предателя – и он ударит тебя в спину. Тебе ли, матушка, этого не знать?

Агата повернула к нему раскрасневшееся от гнева лицо.

– Откуда мне знать, зятюшка? – вымолвила, словно ядом плюнула. – Я не крала, не убивала, не предавала… Да только знаю вот здесь, – Агата ударила себя рукой в грудь, – что милосердие – вот закон первейший для всех истиннорожденных. Пусть мертвяк своего врага вилами в бок тычет. На то нам сила дана, чтобы отребья не бояться, а поступать по совести. Испортил разбойник девку и убил – на стену его, украл голодранец яблоко – и того на стену?