Ведьма

Славко замер, прислушиваясь к стуку лошадиных копыт. Дорога шла песчаная, и уж на возу стали приглядываться, что так жарко толкует возница своей соседке. Ядзя сидела неподвижно, только глаза ее все больше наливались обычной бабьей жалостью, от которой так муторно мужику на душе. Славко не смотрел на нее, не хотелось ему жалости. Раньше не хотелось. А теперь отчего-то подумалось, что ежели бы обняла его сейчас болтушка Ядзя пухлыми ручками, ослаб бы тугой узел в груди. Узел, что связался сам собою, когда впервые посмотрел бывший манус на свои мертвые руки.

Дорога вновь пошла по камням, они зачиркали по колесам, заглушая разговоры. Славко оглянулся через плечо на подводу. Молодчик с башни спал, свесив на грудь кудрявую голову. Черная молитвенница, лишившись собеседницы, угрюмо перебирала посох да шевелила бледными губами, бормоча. Коренастый старик-каменщик дремал, положив под голову свой заплечный мешок. Видя, что никто не слушает, Славко снова обернулся к своей спутнице, глянул сурово в ее блестящие непролитыми слезами глаза:

– Все думают, Черный Влад на одной своей небесной силе топь в узде держит, в Черну не пускает. Не своими руками Владислав Чернский жар загребает. Вот этими…

Он закатал рукав, обнажая предплечья, где тонкая сеть шрамов становилась гуще, наливалась кровью.

– Я, Ядзенка, тоже думал, что Владислав – недалекий парень. Такие деньжищи платить за то, чтобы словники да манусы, которым в мирное время и дела особого нет, в башне пиво пили да в кости играли. Оказалось, умен Влад. Самой топи умнее. Словно знал, что тяжелей станет. А может, и правда знал… День ото дня все новые вести, обступает топь. Словно кто черный глаз на княжество положил. Не знали мы тогда… Струхнул один из моих дружков-сторожей, дал деру до мамкиной деревни. Так его голова на Страстной стене всю осень висела. А я не побежал. Честный был очень, договор гербовый чтил. Послал за другим сторожем в Черну, да тут и случилось. Хлопнуло, развернулось. В два роста, так что и глянуть страшно. А я в башне один-одинешенек. Выбежал, поднял руки, сложил в силовое, а ударить не могу. Страшно. И тут смотрю, от глаза семицветного по траве как трещинки стелются, и из них тоже лучики семицветные скачут, подмигивают. И трещинки в разные стороны медленно расползаются. Уж тут не за себя испугался, за Черну, за красавицу мою, за друзей, что, ежели не ударю, трещинки и дальше пойдут. И со всей мочи, так что аж от локтей руки словно во льду, – ударил. А получилось, словно веревку ей бросил. Рванула меня к себе, тянет, тащит, и силу мою словно тонкую нитку выматывает, прямо из жил рвет.

Возчик впился горящим взглядом. У Ядзи сердце разрывалось от жалости. А он словно не чувствовал, как больно ей за него, – продолжил:

– Больно было, Ядзенка, так больно, что рассказать нельзя. Я держу, а она меня по траве, по камням к себе тащит. И силища это такая, что никому перед ней не устоять. И только чую, смерть моя близко. Стоит Безносая, своего часа дожидается. Вдруг налился глаз, трещинки погасли… Рвануло в последний раз так, будто хребет из живого вырвать хотело. Я упал и слышу через темноту, как оно надо мной лопнуло, осколками окатило. А как очнулся – рук не чую. Все небова тварь прибрала, всю силу до капельки. Не стало мануса. Князь Влад лекарей ко мне присылал и денег давал. Да я лекарей прогнал. Красавица моя меня оставила. Шла-то за мануса, а получила калеку-мертвяка. Вот и перешла в родительский дом, при живом муже вдовой себя называла. Пил я сперва горькую, силу свою оплакивал, корил себя, что променял ее на легкие княжьи деньги. А потом стал мертвяком жить. Возницей нанялся. Нашел себе по душе дело, о котором раньше и не помыслил бы.

Славко, неласково хмурясь, запустил пятерню в густую черную бороду. Ядзя положила на его широкое плечо руку, слезы текли по щекам девушки. Вспомнился Якубеков белый платок, и в груди стало тесно от чужого страдания. Да если бы спросили ее, Ядзю, она без мысли отдала бы свою мертвяцкую жизнь, сама бы в око кинулась, лишь бы вернуть ему силу. Ему и странному вознице. Да только ее жизнь радужной топи не нужна. Нет у нее силы, а око сильных берет, истиннорожденных ищет.

– Теперь ты, Ядзя, всю жизнь мою знаешь, – прервал ее горестные мысли Славко, чуть дернул плечом, так что рука Ядзи вновь упала ей на колени. – К сердцу не бери, не тобой пережито, не тебе и плакать. Только ты запомни, что Черный Влад ничего попросту не делает. Во всем он свою выгоду и цель имеет. Станешь ему служить, крепко это в голове держи. Кнут у князя близко лежит. А уж как он им щелкнет, поздно рукавом закрываться…

Глава 55