Ведьма без ковена (СИ)

А это бесчеловечное преступление положило начало длинной цепочке приведшей меня в склеп Сумеречного клана.

Некоторым везет родиться с серебряной ложечкой во рту, родители обеспечивают их достойным образованием, совершенной стартовой площадкой для запуска во взрослую жизнь, создают все условия для успеха и реализации. Но чаще всего такие дети, привыкшие уютно прятаться от суровой реальности под крылом заботливых предков, попадая в безжалостную жизнь не могут реализовать себя и сдуваются, как уставший шарик.

Все комплексы из детства, а вот у Малены из детства и ущербность, и сумасшествие. А еще расчетливость, хладнокровие, безжалостность и жестокость. В тринадцать она впервые убила, сознательно, намеренно, думаю именно тогда, она и тронулась, хотя очень сомневаюсь, что она когда-нибудь была нормальной.

Возможно, в её состоянии виноваты эксперименты Серджо, а может неокрепший подростковый разум с бушующими гормонами и идиотским максимализмом, сейчас всё это не имеет никакого значения, предо мной сейчас стояла могущественная ведьма с таким дырявым чердаком, что ожидать от нее адекватных реакций не приходилось.

Я опасалась спрашивать о маме, боялась услышать худшее, как вдруг она прервала свой безумный монолог и взмахнула рукой:

— Я заберу свою силу, к ней прилагается, твоя жизнь, как вишенка на торте, и пусть она мне без надобности, — Малена закашлялась и продолжила хрипло, срывая надсадный голос. — Дура, знала бы ты, как ты сильна, на что ты способна…

Меня придавило стеной воздуха к начертанной на полу белым мелом гектограмме, за мерцанием свечей я и не заметила, что встала на один из лучей звезды, а Малена, воздев руки к потолку, начала бормотать что-то на странном языке, отдаленно похожем на латынь.

Меня распяло на рисунке, а кисти и стопы пронзила невероятная боль.

Я закричала, моля лишь о том, чтобы всё закончилось быстро…

Не знаю как долго я купалась в бескрайнем океане невыносимой боли, как-то не догадалась (глупая я) посмотреть на часы перед началом не иссякающей агонии, но время в этом состоянии текло бесконечно долго.

Боль не была однообразной и неизменной. О нет. Она медленно, очень медленно перетекала, из одного инертного состояния в другое, то сжирая меня ядовитой кислотой, то опаляя ледяным холодом. Пытка длилась и длилась, и в какой-то благословенный момент я просто отрубилась, агонизируя на периферии умирающего сознания.

Я смотрела на себя словно со стороны: распростертую, сломанной куклой жестокого ребенка, на пыльном полу склепа тех, кого я даже не знала при их жизни, и осознавала, что именно здесь и сейчас, я присоединюсь к предкам Сумеречного клана. И я ненавидела их всем своим сердцем за то, что это случилось со мной.

Я никогда не хотела быть особенной и меня более чем устраивала моя жизнь, но их неуместная благодать, упавшая спелым яблочком в раскрытые ладони, сломала все то, что было важно для меня, оставив после лишь горе.

Мерзкий, удушающий, горьковато-кислый привкус сожаления витал в воздухе, но скорбела я не о непрожитой жизни, работе, друзьях или даже о мужчинах, едва появившихся на горизонте — мне было до слез жаль маму. Ведь я уйду и мне уже будет все равно, а она останется…

Именно это снедало меня всё то время, что я валялась покорной судьбе жертвой чокнутой маньячки. Сожаление сменилось пустотой, истощением до донышка. Я не была нулем, я была минусом.

А затем мой слух уловил тихий, протяжный писк, на грани слышимости. И я потянулась к нему, хватаясь за пресловутую соломинку в надежде на то, что я проведу последние мгновения жизни в сознании. Звук нарастал, становился отчетливее едва слышного комариного писка, и я с удивлением поняла, что это крик, душераздирающий и надсадный.

Но не мой.

С трудом подняв веки, я скосила глаза туда, где последний раз видела Малену, ведьму отнимающую мою сумеречную силу, что проникла в самую суть моего естества и теперь неразрывно связанна с моей жизнью. Каплю за каплей.

Грязная сепия картинки поражала отсутствием цвета, как будто ветхая фотография открылась моему замутненному взору. Раскинув руки, с выражением остервенелого экстаза, кроваво-красными глазами на меня смотрела умирающая ведьма. Туман, клубящийся у её ног, агрессивно жалил босые ступни, а клочковатый туман, принявший форму огромных, востроклювых птиц, кажется, ворОн, любимых шпионов Малены, пронзал зафиксированное стазисом тело взбесившейся стаей.

С каждой вылетающей из груди женщины птицей, картинка становилась бледнее, с каждым влетающим в спину серым вороном она исчезала, словно крошилась зола в погасшем пепелище. А затем она рассыпалась прахом, поднимая сизую пыль, над огромной кучей остывающей золы.

А я вновь начала чувствовать своё тело и силу, всё еще запертую в нем.

Она наполняла меня, снимая онемение и восстанавливая чувствительность конечностей. Я скребла обломанными ногтями камень, ощущала горячие слезы, бегущие по щекам и затекающие в уши, чувствовала прохладную поверхность пола спиной, и … и я была жива.

Сил шевелиться не было, да и желания тоже.