Ведьма и парашютист

     Придя в себя, он попытался оценить размеры бедствия. Хотя поток стал более равномерным и уже не закручивался у входа ревущим водоворотом, вода продолжала прибывать, быстро заполняя небольшую по площади, но очень высокую сокровищницу. Ури взял себя в руки и, без особого труда овладев положением, научился довольно сносно держаться на плаву. Хотя водоворот сорвал и унес неизвестно куда висевший у него на груди фонарь, он все же, в отличие от Гюнтера фон Корфа, не погрузился с первого момента в кромешную тьму благодаря второму фонарю, вделанному в специальную водоупорную шапку. Эту забавную шапку-игрушку он купил позавчера в Вормсе, внезапно поддавшись мальчишеской любви к техническим усовершенствованиям. "Рука судьбы" - сформулировал он почему-то из лексикона матери и представил себе, что с ней будет, если он не выберется из этого подлого каменного мешка. Сердце его на мгновение задохнулось от ужаса - уже не за нее, а за себя, и он понял, что раз выхода нет, он просто обязан попытаться его найти.

     Мысленным взором Ури отыскал в памяти затонувший далеко внизу вход в туннель, а затем прикинул, как можно проникнуть в цистерну по этой узкой извилистой кишке, наперекор прущему навстречу мощному потоку воды. Выходило, что обратный путь под водой исключен, - в легких не хватит воздуха на поиски входа в туннель и на борьбу со встречным потоком, особенно, если учесть высоту водного столба в самой цистерне, который нужно будет преодолеть в самом конце пути. Значит, не имело смысла нырять, рискуя погубить под водой единственный источник света, точно так же, как не имело смысла кричать и звать на помощь: никто никогда не услышит его голос ни сквозь толщу воды, ни сквозь толщу стен. Тем не менее крик так и рвался из его легких, крик отчаяния, крик бессильного ужаса перед тем, что его ждет, нечеловеческий крик животного, попавшего в западню.

     Так и не позволив себе закричать, Ури опять подумал о Карле - раньше он только в воображении переживал его ужас и отчаяние, теперь он испытывал все эти чувства, балансируя на готовой вот-вот оборваться тонкой ниточке собственной судьбы. Неужто его тоже ждет участь Карла? Единственным утешением была мысль, что мучения его не будут длиться так долго, как длились мучения Карла - к счастью, вряд ли было возможно длительное парение в этой холодной ванне.

     И тут его вдруг осенило - Отто, ну конечно, Отто! Только Отто знал, куда, когда и зачем полез с утра Ури, а значит, нет сомнения, что этот потоп - дело его рук! Казалось бы, смешно говорить о деле рук парализованного инвалида с протезом вместо способной двигаться кисти, однако факт есть факт: коварный старик нашел способ устранить и второго своего соперника, предварительно обеспечив, что тот спрячет от посторонних глаз останки первого.

     Осознав, как ловко старик заманил его в ловушку, Ури громко захохотал: конечно, это был истерический хохот обреченного, хохот, скорее похожий на рыдания, хохот, заменивший ему тот, подавленный усилием воли, крик ужаса, который все время рвался наружу. Но в этом хохоте было все же несколько подлинных искр искреннего смеха. Ури смеялся над собой: как он попался, как попался!

     Попался, как последний дурак, поверив в дружескую солидарность старого интригана, и вот в наказание за эту наивность он сгниет теперь здесь, в вонючей воде на дне вонючего подвала со всеми своими изысканными детективными расчетами, со всеми своими блестящими логическими построениями и с не менее блестящими разгадками чужих тайн!     

ОТТО

     Ральф выл так надрывно и истошно, как во время войны в сожженных русских деревнях выли голодные собаки. Услышав этот надсадный вой, Отто сразу понял, что случилась какая-то беда - тем более, что дурные предчувствия не оставляли его с момента встречи со смутной призрачной тенью, ускользнувшей от него вглубь замка. Он тут же оставил свои попытки включить телевизор и помчался во двор, изо всех сил нажимая дрожащей ногой на педаль максимальной скорости.

     Он стремительно выкатился из дверей и, резко затормозив, осмотрелся, пытаясь выяснить, что случилось. С виду не случилось ничего: вокруг было пусто и спокойно - никто не ломился в ворота и не лез через стену. Только Ральф застыл посреди двора в несвойственной ему позе одинокого волка, воющего на луну, и, высоко закинув голову, сотрясал пространство пронзительными горловыми трелями, напоминающими рев сирены перед воздушной тревогой.