Ведьма. Истоки

Вот теперь на экране был знакомый мне ведьмак. Мой Лукин. В одной из своих любимых кожаных курток, растрепанный, нахально ухмыляющийся с бесконечно скучающим видом и вальяжно развалившийся на далеко отодвинутом от стола стуле напротив все той же красавицы. Вот только вместо роскошного ресторана вокруг них была какая-то забегаловка быстрого питания, девица была одета соответственно месту и погоде, пусть и навалилась немаленькой грудью на стол, что-то настойчиво втирая Даниле, который то и дело кривился и поглаживал и покручивал на запястье черную полосу фейринского браслета. А его собеседницу каждое это движение, похоже, выводило из себя. Вот ее лицо исказилось до неузнаваемости, являя на долю мгновенья вместо красавицы седое растрепанное страшилище, мигом мне напомнив ужас, пережитый в доме Рогнеды. Псевдо-красавица кинулась вперед, через стол, вытягивая уже не руку — когтистую лапу и попыталась ухватить Лукина за руку с браслетом. Краткая вспышка того самого, родного зеленовато-голубого, как подсвеченная ярким солнцем толща воды света, и агрессоршу отбрасывает. Она падает со стула, люди вокруг это замечают, кто-то кидается ей помочь подняться, на Данилу и не подумавшего сдвинуться с места, поглядывают с осуждением. Видео обрывается.

Я подняла глаза на Лукина, что все так же терпеливо ждал. Не делал попыток дотронуться или заговорить, за что я была ему сейчас благодарна.

— А ты… ты видел сразу… — сипло спросила, прислушиваясь к происходящему внутри.

— Да, заморочить после можно только того, кто не видел как было все на самом деле.

— Ясно, — я уронила телефон на его одежду и развернувшись, пошла к выходу из ванной.

Мне нужно как-то унять эту бурю внутри. Потому что она не желала довольствоваться исчезновением источника, ее породившего. Она продолжала бушевать и биться во мне, как беснующееся дикое животное в тесной западне.

— Стоять! — резкий окрик Лукина был как удар хлыста вдоль спины, и меня прямо-таки развернуло к нему. Вот только переставляла ноги, уходя от греха подальше, и уже стою к нему лицом и понимаю — скалюсь и скриплю зубами. — Куда собралась, Люська?

— Мне нужно… немного времени… — удалось процедить, почти не размыкая челюсти.

— Тебе нужно сейчас же залезть сюда ко мне и отпустить себя.

— Ты рехнулся? — я не смогла таки сдержать крика, который вышел каким-то истерическим. — Ты не соображаешь что со мной сейчас творится! Да я хочу… я могу тебя…

— Если ты считала, что я не в состоянии справиться хоть с чем-то, чего ты хочешь или можешь, то на хрена присваивала такого слабака никчемного?

— Что? — опешила я.

— Мы теперь пара, василек. Что бы там с тобой ни творилось — разбираться с этим нам вместе.

— Ты не понимаешь!

— Ты не понимаешь. Что это, Люсь? Как это? Иди ко мне и покажи, скажи, отпусти.

Я сделала несколько широких шагов, нависнув над ним, развалившимся все так же в ванне и протянула свою руку, шевельнув пальцами с вылезшими черными когтями у его лица, одновременно дав право голоса тому темному, что перло и не желало утихать.

— Сказать тебе? — вырвалось нечто, похожее на гул отдаленного несущегося вперед полноводного потока. — Чего я хочу? Я знаю тут… — ткнула себя в висок пальцем и ощутила горячую струйку, что потекла по щеке. — Что ты ни в чем не виноват… Что не было ничего, и нет причины… Но я… я все еще жажду разорвать тебя на куски, ведьмак! Рвать и присваивать каждый, выпить все тепло из твоей крови, поглотить биение пульса! Уничтожить, лишить права хоть когда-нибудь перестать быть моим! Это тебе показать, идиот? Это отпустить?

На каких-то еще не снесенных остатках нормального сознания стала отстраняться, создавая между нами расстояние по капле, вытягивая из себя этим нервы, словно раскаленную проволоку, но проклятый псих Лукин молниеносно метнулся вперед, сграбастал меня за грудки и грубо дернул, роняя к себе в ванную.

Ослепнув от воды и полыхнувшей ликованием освободившейся ярости, я с криком и рычанием изворачивалась, брыкалась, но мои готовые кромсать и калечить конечности уже были скованы стальной хваткой руки ведьмака, пока он без всякой осторожности рвал и взрезал одежду на мне уже своими когтями, оставляя мигом вспухающие пунцовые росчерки царапин, что не боль причиняли на самом деле, а доводили вспыхнувший во мне огненный смерч до окончательно-фатального полыхания.

— Это! Все!... — Лукин звучал совсем не человеком, цедя раскаленные слова-лезвия и не целовал — кусал мою обнажаемую им кожу, получая еще более беспощадные укусы-поцелуи в ответ. — Мне на хрен не сдались твоя пощада и жалость!... Поняла?!… На хрен поблажки, поняла?... Не смей считать меня слабаком…Все по-полной…Честно…